Третий Лад - Родион Создателев
Лихой обернулся на выкрик и качнул головой — скоро.
— Ты с ними? — полюбопытствовал Коптилин. — Кого стремянные стрельцы на Трон посадить желают?
— Уходи, Семён, убегай!
— Не сопливый отрок я ныне, — молвил опричник, — от опасностей бегать. Давно мы с тобой не виделись, Яков Данилович. Не один ты душой возмужал, нравом окреп, ду-ухом заматерел. Только аз есемь коварными прелестями не соблазнился, боярин. Жаркое светило не желаю в объятия заключить, имею страх божеский.
— Молодцом, Сенечка.
— Аз есемь присягал князю Никите Васильевичу Милосельскому, как Государю. Теперь нету пути назад. Прости меня, Яков Данилович.
— Сенька, прости и ты меня, что тогда тебя одного... в лесу бросил. Прельстился, каюсь, презабавными огоньками, как неразумный мотылёк упорхнул на игрище. Позабыл обо всём на свете.
— Спаси тебя Бог на том, Яков Данилович. Если бы не тот случай, я бы навеки... трусом остался. Перерождение моей души именно в ту ночку зачалось.
— И моей такжесь... Поди прочь, старшина. Не стой у меня на дороге. Снесу, как щепу. Будешь противиться моей воле — потонешь в пучине, под бурунами. Крепко мои слова запомнил, Коптилин Семён?
— Я всё ж, — растерялся опричник, — крестному целованию желаю остаться верным, а врагом твоим быть... не имел намерений.
— Не желаешь дружить, не желаешь спасаться, тогда ходи прочь от меня, отступник дружбы былой!
— Не лайся, боярин Лихой. Гнев пожирает твой разум.
— Не ври, телёнок великовозрастный. Ступай к своим псам-вранам, лети до главного ворона-падальщика. Пасись ты, Семён-ветрогон, под их цепким надзором, натирай шею верёвкой, низменный гад, межеумок.
— Твои слова — гнев. Завидуешь князю. Гордыня испепеляет разум. Ленишься побороть соблазны. Голодный, как псина, нажраться желаешь. Взалкал опасных прелестей. Мяу́чишь проти́вности, кот блудный.
— Ма-а-у-у!
Яков Лихой сжал пальцы, как тигра, провёл когтями сверху вниз, от лба опричника до его подбородка, едва касаясь ногтями его обветренной кожи, а потом вдруг схватил старшину за сливовый клюв.
— Яков! — Коптилин ударил ладонью по руке мучителя.
— Мау, — пискнул потешник и расцепил пальцы.
Резкая боль своротила носяру, во влажных очах искры взметнулись. В нутре гнев взвился вихрем. Десница сама потянулась к рукояти сабли.
— Прельщаешь меня, греховодник! — одёрнул руку опричник.
— Второй нос имеешь? — расшалился кравчий.
— Ну тебя! Бывай, Яков Данилович.
Семён Коптилин попятился назад, пожирая бывшего друга глазами, полными влаги и разочарования.
— Прощай, Семён Авдеевич. Лихом не поминай Лихого.
— Яков Данилович, ходи живее! Куркин кличет тебя! — снова подал голос сотник Жохов.
Воложанский дворянин обжёг старшину суровым взором и побежал к своим новым друзьякам: стремянным сотникам, боярину Глебу Куркину, посадским людишкам.
Часть 5. Глава 8. Народная воля
Вдарили стрелецкие барабаны удалой дробью. Солдаты толпились от Красного Крыльца, вдоль белесых стен Детинца, по всей территории ближнего двора, до высоченных дубовых ворот. Пятидесятники сновали перед шеренгами, стремянные стрелецкие сотники столпились кучкой. Барабаны дробили дробь палками. Тра-та-та-та-та-та. Тра-та-та-та-та-та. Подьячие в малиновых кафтанах букашками мельтешили рядом, прочий дворцовый народ торопился скрыться в нутре Дворца. Дробь барабанов! Тра-та-та-та-та-та. Тра-та-та-та-та-та. Тра-та-та-та-та-та.
Неподалёку столпились неприкаянной стаей опричники. Червлёное море супротив жалкого чёрного судёнышка.
Сонмище посадской черни подвалило к высоким дубовым воротам Детинца. Десятки кулаков задолбили по деревянной поверхности. Сзади ещё и ещё напирала толпа разгневанной черни.
— Отворяй!
— Пускай, слышите!
— Впущайте гостей, не хера там лободырничать!
На дворе Детинца к кравчему Лихому подлетел растерянный Глеб Куркин. Боярин завопил, стараясь перекричать дробь барабанов:
— Яков Данилович, чего делаем?
— Тугоумишь, Глебушка? Вели подьячим ворота раскрыть!
— Боязно.
— Чего говоришь?
— Боюсь, Яков Данилыч!
— Отворяй, бестолочь! — заорал диким голосом кравчий Лихой. — Не время праздновать труса! Завертелось веретено! Живо ходи!
Глеб Куркин кивнул головой и засеменил к воротам. Боярин Лихой подбежал к стремянным сотникам.
— Пора, Никифор Кузьмич!
Вожак стрелецких начальников взмахнул десницей и гаркнул:
— Барабаны, туши!
Дробь смолкла.
— Пятидесятники, живо ко мне!
Стрельцы с белыми нагрудными застёжками-петлицами подбежали к Никифору Колодину, два десятка служилых остановились перед десятью сотниками.
— Робята! Все подходы к Детинцу берём в двойную цепочку, живо! Внутрь только дворцовый народец пускаем. Чернь зайдёт — крепко стоять накажите ребятам!
Пятидесятники бросились исполнять приказ вожака. Трое подьячих в малиновых кафтанах забежали по Красному крыльцу внутрь Детинца. Стрелецкие солдаты облепили двойными рядами белесые стены Дворца, обнажили сабли, некоторые пока не тревожили рукояти сабель, а сняли со спин бердыши. Девять сотен бойцов без проволочек оцепили двойным кольцом весь ректангулус царёва Детинца. Некоторые солдатушки, самые высокие ростом, отступили за могучие спины товарищей и взяли в руки пищальные ружья. Стремянные сотники забежали по Красному Крыльцу на вершину, заняли там наблюдательный punctum. Выгодное положение — царёв двор, как на ладони перед суровыми взорами. Яков Данилович схватил за шиворот боярина Куркина и утащил за собой, к заднему двору. На переднем дворе маялась ногами стая опричников, две сотни бойцов не знали куда им податься и чего сейчас делать.
— Эй, вороньё любезное! — заголосил с вершины Красного крыльца сотник Селиверст Рубцов. — Прикройте головной вход также цепочкой, пустоголовые! Не хер слоняться без дела, угла́ны!
Старшина Телегин махнул десницей, и опричники обложили подход к Красному крыльцу чёрной цепью. Таким образом, широкая лестница главного прохода во Дворец оказалась обложена тройной цепочкой.
Высоченные дубовые врата заскрипели, створки медленно поехали вверх, натянулись цепи. На двор хлынул чёрный поток посадских людей. Они злой саранчой заполонили пространство, передние ряды бушующей толпы уткнулись носами в стрелецкие сабли и бердыши. Гомон, шум.
— Не напирай, православные!
— Стрельцы тут! Назад, эй! Назад все!
— Вза-а-ад, взад отходим!
— Куды! Не напира-а-а-й!
Чёрная пучина колыхнулась пять раз валами, вспенилась шапками; вострыми кольями, рогатинами и дубинами; донеслись одиночные крики ушибленных... и толпа утвердилась-таки на подходе к Дворцу.
— Солдатушки родные! Пустите погулять по Детинцу!
— Не тревожьтесь, служилые! Грабить не будем, друзьяков сыщем и на двор сволокём ихние рожи!
С вершины Красного крыльца свесился сотник Тимофей Жохов, он прислонил ладони ко рту и заорал:
— Православные! Не нарушайте порядку! Не хулиганьте вы, Иисусом Христом заклинаю!
— Веди царёвых убийц, дядя!
— Кличь всех троих, сотенный!
— У нас гостинцы для ихних милостей! — верещал посадский мужик, сотрясая спёртый воздух
