Александр Меньшов - Бледное солнце Сиверии

— Бу-у-у-у… — дунул ещё раз, поворачиваясь к турзам.

Раструб рога был направлен на ближайшего из них, стоявшего шагах в семидесяти справа. Сначала громадная фигура ледяного великана заколебалась в воздухе. Выглядело это так, будто смотришь на зеркальную поверхность озера. Вот подул ветерок и картинка поплыла. Сначала общие очертания ещё различимы, но вот ветер дует сильнее, и густая рябь разрушает отражение, превращая его в невообразимый набор перемешанных красок и линий.

Турз «плыл». Я дунул ещё раз и через несколько секунд на землю плавно обвалился громадный снежный ком.

— Есть! — сердце радостно ёкнуло и забилось сильнее. — Сдохните, сволочи!

Я втянул воздуха побольше и… закашлялся.

Твою мать! Словно ледышку проглотил.

Я собрался духом и снова дунул в рог Восставших.

Ветер, снег… пальцы онемели… А в голове лишь одна мысль: «Дуй, Борушка… дуй».

Не вытяну… как пить дать, не вытяну. Замёрзну…

Сказал бы сейчас, типа, ну и Нихаз со всем этим! Помру, так хотя бы пару-тройку турзов прихвачу. Да толку от этого!

Вот что: ты, Бор, только не бойся!.. Сильно не бойся…Всё одно помрёшь. Ты же уже помирал. Помнишь? Ага, помнишь… Ну, тогда и смерти бояться не должен.

Что? Не должен бояться? Вот болтун! — возражаю сам себя. Ноги непослушно отступают назад (тут лишь бы не споткнуться). — О, Сарн, дай сил… дай сил…

Тут вдруг из памяти неожиданно всплыло лицо Заи.

Печка. В ней тихо потрескивают дрова. Пахнет сдобой… Руки моей Заюшки белые… тёплые… Так ласково, бывало, охватят шею. И голос нашёптывает:

Ясен то ли сокол,Эх, сокол по горам летал,Всё ли по горушкам летал…

Я лишь на мгновение закрыл глаза. И слышу издалека:

Одна-то ли лебедь, лебедь побелее всех,Побелее всех, лебедь поснаряднее,Поснаряднее, лебедь подогадливее…

Эх, твою мать! Сарн, что я тут вообще делаю? Что забыл в этом далёком краю?.. Никто ведь не найдёт, никто не спасёт… Лишь мыши, пеструшки, будут обгладывать косточки.

— Бу-у-у-у… Бу-у-у-у…

Голова закружилась. В глазах темнеет… Следующий турз рассыпался.

Я тут, судя по всему, вообще один остался. Остальные либо убежали, либо замёрзли, как те два орка, что мы нашли в Тихом доле.

И вдруг… всё стихло. Мгновенно… Неужели я умер?

Оглядываюсь — пусто, никого… Даже снег не сыпет.

Далеко-далеко заалел горизонт. Приближается утро…

Неужели, я всю ночь тут простоял, дуя в этот рог? Просто невероятно!

Земля под ногами дрогнула. Думал, что показалось. Но когда из серых клочьев чуть затихшего бурана поднялся силуэт какого-то исполина, стало ясно, что турзы были лишь началом.

Дум-м! Дум-м!

Гляжу на идущего ко мне белоснежного великана ростом саженей пятнадцать, гляжу на его человекоподобную фигуру, и понимаю, насколько ничтожно выгляжу в сравнении с ним.

Всё… всё… конец… точно конец…Ох, только бы не обделаться…

Рука нащупала мешочек с крупицами Света. Надежда осталась на них… Хотя, если передо мной именно тот, о ком я подумал, то не спасёт ничего.

— Спаси и сохрани! — осыпаю себя хрустящей на пальцах белёсой «мукой». Поднимаю, кажущийся уже тяжелым, рог и жду.

Прощай, Зая. Прощай, родненькая… Увидимся теперь уж навряд ли.

Как всё глупо в жизни вышло! Сарн, ты свидетель, я не такого хотел… Простите меня все, кого обидел. Намеренно или по невниманию, но не хотел же… Простите…

— А-а-а…

Я оглянулся: откуда крик? Показалось, что ли?

Вот уж точно мне конец!..

Не по батюшке вздохнул, не по матушке, -- Он вздохнул-то ли, вздохнул по сударушке, По любезной по своей...

Голос Заи, слова её песни это единственное, что сейчас удерживало меня от панического страха…

Стыдно бежать. Умру как воин. Легенд, конечно, не сложат, но уж лучше так.

Стыдно… неподобающе. Не трус же! Никогда таковым не слыл. Умру стоя лицом к врагу… лицом, не жопой!

— Сделай или умри! — крикнул я ввысь. Так ведь говорили белые орки. Давай, Бор, соберись! Не ссы!

Я нервно сглотнул и, чтобы поддержать себя в трудную минуту, вслух хрипло затянул:

Мне, не жаль-то ли, не жаль, не жаль самого себя,Самого себя не жаль,Только жаль-то ли мне жаль, жаль саду зеленого,Зеленого саду жаль…

Хримстурз сделал ещё пару шагов и намертво встал, глядя на маленькую жалкую фигурку человека перед собой, что-то бормочущего себе под нос.

Стало так неимоверно холодно, не передать никакими словами. Даже мысли в голове замёрзли. Мне показалось, что из моего тела что-то потянулось кверху.

Я видел сам себя, стоящего по колено в снегу с закатившимися глазами. Ещё помню, как изо рта медленно-медленно поднимались густые клубы пара. Заснеженная борода, лицо в сине-красных пятнах (явно следы обморожения)… В правой руке намертво зажат рог.

Я поднимаюсь выше… выше… Понимаю, что нельзя этого делать. Вот выйдет последняя струйка пара изо рта и всё — конец.

Надо сосредоточиться. Сконцентрироваться…

Дуй! Ну же, Бор! Бор! — зову сам себя, пытаюсь отбросить всё лишнее…

— Бу-у-у-у…

Над снежной долиной далеко-далеко разлился густой протяжный звук рога. Откуда-то вдруг возникла высокая серая стена, которая медленно стала надвигаться к нам. Эльвагар по-прежнему стоял, глядя на меня.

Он едва заметно «колыхался». Не так, как его «дети», но всё же. От пристального взгляда хримстурза на стальной части рога начали расти маленькие кристаллы льда. Дыхание великана — «морозная изморозь», губящее всё живое. И удержать рукой железо уже невозможно. От боли я чуть не взвыл…

Держись, Борушка, — прошептал женский голос. — Держись мой сокол…

— Зая?..

Подклет… натопленная печь… за столом напротив, сидит моя лада… Она улыбается, что-то говорит…

Разомлел я. Тепло, от того и разомлел… Хочется спать.

— Борушка, — дотронулась Зая щеки. — Какой-то холодный. С мороза?

— Да, с мороза, — пытаюсь сказать и понимаю, что не могу. Челюсти свело… Рот занят. В нём костяной мундштук. И я дую в рог…

— Бу-у-у-у…

Непроглядная стена надвигается, поглощая весь мир перед ней. Минута, не больше, и она навалится и на меня. Она бешено мчится… мчится… мчится…

Слышу ровный нарастающий гул.

— Спаси и сохрани! — молюсь, не знаю уже кому. — А-а-а-а-а…

До удара считанные секунды. Глаза сами зажмурились.

Всё! Конец…

5