Галина Львовна Романова - Странствия Властимира

На миг вода сомкнулась над его головой. От неожиданности ему показалось, что он провалился в омут. Холод, мороз, иней ночи окутал ноги, поднимаясь выше, до сердца, сковал руки и грудь. Но в следующий миг он опять вынырнул и вдохнул ночной воздух, чувствуя себя помолодевшим и готовым на все.

Только когда его опять подвели к алтарю, Властимир заметил, что подле дуба привязан какой-то жеребец странно знакомой золотистой масти с долгой густой гривой. Ни седла, ни уздечки не было на нем. Сопровождавший князя воин подошел к коню и вынул нож.

Жеребец вскинулся, но воин ловко поймал его за гриву, подтягивая к себе. Властимир наблюдал за действом бесстрастно: прикажи сейчас ему жрец самому убить коня — не дрогнул бы, даже будь на месте жеребца его верный Облак.

Воин силой заставил коня вытянуть шею над тлеющими углями и быстро сделал косой надрез на горле. Густая кровь потекла по коже. Жеребец чуть дернулся, когда воин надавил на горло, следя за током крови.

— Приблизься, — услышал Властимир голос жреца и повиновался.

Кровь на углях горела, распространяя едкий удушливый запах, но князь вдыхал его, будто аромат цветов родных полей.

Жрец подошел с другой стороны, обмакнул кривой нож в лошадиную кровь и повелительно махнул рукой. Воин отпустил гриву коня и отошел прочь. Властимир было подумал, что жрец сейчас завершит дело и убьет коня, но этого не произошло. Жрец не подумал ловить коня, и тот ушел.

Окровавленный нож коснулся лба Властимира и его висков. Лошадиная кровь была горяча. Жрец чертил на челе замершего князя какие-то знаки и бормотал про себя еле слышно древнее заклинание, но на сей раз каждое слово было понятно посвященному;

Именем света, именем Рода,

именем силы его

Черный Перун насылает благость

на призывавших ее.

Силу и славу, твердость и ярость

даждь нам, Перун, в бою.

Громом явленный,

будь вдохновленным,

волю яви свою.

Именем бога седого Сварога,

Воину силу дамадь.

Сыну и брату, другу и вою

волю свою яви!

Сзади послышались тихие шаги. Жрец, раньше князя увидев что-то, отступил, и Властимир обернулся,

Второй воин, что исчез ранее, вернулся. Он стоял меж дубов, позади алтаря, держа на вытянутых руках Агриков меч, завернутый в алую ткань. Властимир в неверном свете звезд и догорающих углей жертвенника распознал рукоять давно знакомого меча, но не почувствовал радости встречи и не пошевелился.

Второй воин присоединился к первому. Вместе они развернули меч, освободив его от ножен, и положили поперек жертвенника. Пламя, угасшее было до золы, будто того и ждало — взметнулись языки, охватывая клинок.

Жрец закружил вокруг алтаря, нараспев выкликая хвалы и призывы к Перуну, а воины с двух сторон окружили Властимира.

Они несли новую рубаху, кольчугу и доспех. Все это в молчании они помогли князю надеть на еще влажное от купания в озере тело, затянули пояс и набросили на плечи алый плащ, в который был завернут Агриков меч.

Только после этого Властимиру было позволено приблизиться к алтарю. Рукоять меча была повернута к нему, но нагрелась от жара углей так, что казалась только что откованной. Жрец, тяжело дыша, отошел в тень.

Воины с двух сторон положили руки на плечи князя.

— Прими сей меч, о Воин, — заговорил один из них, — и с ним — силу и благословение Перуново, Иди на бой с его именем и помни, что силу дает Перун, но вдвойне карает за неиспользование ее. Будь воином даже тогда, когда смерть приходит за тобой — как бы она ни явилась, будь готов и тверд на пути. Делай, что должно, и пусть все будет как надо!

— Я сделаю, — вырвалось у князя.

Это были его первые слова на Перуновой поляне, и он немного испугался своего порыва — воину пристало быть сдержанным с проявлением радости, горя и отваги.

Откуда-то с ясного звездного неба донесся раскат грома. Воины вскинули голову.

— Перун с нами! — воскликнул один из них. — Он зовет тебя! Иди и делай!

Он оглушительно свистнул над ухом князя, и на свист тут же послышался ответ. В чаще раздался топот копыт, знакомое ржание, и на поляну выскочил Облак.

Чья-то заботливая рука сняла с него седло и узду, омыла и расчесала гриву и хвост. Шерсть старого коня сверкала, как лед под лучами солнца. Высоким красивым шагом он приблизился к хозяину и встал боком, готовый принять его.

Воины мягко толкнули Властимира в спину. Тот подошел и одним прыжком оказался на широкой спине верного жеребца, поймав свободной рукой прядь гривы. Обнаженный меч он держал чуть на отлете.

— Помни одно. — Жрец приблизился к морде коня. — Меч сей твоему роду на хранение даден — пусть ты и потомки твои берегут его как зеницу ока, пока не придет его пора. Тогда достойные сами придут и заберут его. Пусть свершится сие, иначе не жить твоему роду в веках!

— Пусть свершится, — согласно повторил Властимир и послал Облака вперед.

Жеребец как на крыльях вынес его с поляны и помчался по ночному лесу так стремительно и легко, словно летел над ровным лугом при свете дня. Властимир до боли в глазах всматривался в темноту расстилающейся перед ним ночи и думал, что он никогда не забудет того, что увидел и услышал сегодня, и все исполнит, что бы для этого ему ни требовалось.

На поляне два воина внимательно смотрели ему вслед. Когда топот копыт Облака стих в лесу, один из них, что был чуть ниже ростом, вздохнул.

— Как думаешь, признал он нас? — молвил он.

— Того не ведаю, — отозвался второй воин. — Но что из того теперь? Открываться все равно не след, лучше поскачем за ним следом!

Он скинул шлем, тряхнул светлыми волосами и коротко свистнул. Из кустов выступили два коня — темно-серый и золотисто-рыжий. На шее последнего был заметен свежий, еще кровоточащий шрам. Они были уже оседланы и готовы к дороге.

Буян и Мечислав, не обращая внимания на алтарь и жреца подле него, вскочили в седла и поскакали к Резани.

ГЛАВА 22

Рассвет начинается исподволь. Не сразу, по капле, будто ночи жаль расставаться с миром, светлеет все вокруг. Ярче проступает лес, прорисовываются дали. И стены замершего в ночном ожидании города выступают из мрака.

На заборах и башнях города-крепости всю ночь горели факелы — каждый миг ждали ночного штурма. С приходом дня огни один за другим гасли. Можно было различить толстые бревна, слагавшие стену.

Резань молчала — утро никак не отзывалось в жизни города. За стенами царила такая же тишина, что и ночью.

Город словно с осуждением и немым укором смотрел на то, что происходит у стен. Это не была осада — иначе не было бы этой тишины под стенами, но на лугу вольно раскинулся целый стан.