Марк Хелприн - Зимняя сказка

– Восьмерка, черепаха или планетарий?

– Черепаха. Но для начала объясните мне ее правила.

– Один момент, – задумался Воздушный Акробат, почуяв недоброе.

– Не беспокойтесь, – поспешил успокоить его Хардести. – Мне будет чем вам заплатить. К тому же я собираюсь выигрывать, а не проигрывать.

– Тогда почему вы не знаете правила?

– Послушайте, – ответил Хардести, натирая мелом конец своего кия. – Я не большой любитель пула и играл в последний раз еще в студенческие годы. И тем не менее выиграю я, а не вы.

– И как же вы собираетесь это сделать? – поинтересовался Воздушный Акробат. – Я бы советовал вам не блефовать.

– Я всегда говорю правду! – вспыхнул Хардести. – Пора начинать игру!

Воздушный Акробат заулыбался.

– Все понятно, – сказал он. – Вы относитесь к разряду людей, склонных принимать желаемое за действительное.

– В данный момент так оно и есть.

– И чего же вы хотите? – поинтересовался Воздушный Акробат, снимая свой смокинг.

Ответ странного противника заставил его вздрогнуть.

– Воскресить человека, – сказал Хардести, которого теперь интересовал только стол, крытый ярко-зеленым сукном.

После того как Воздушный Акробат познакомил его с правилами игры, они решили определиться с тем, кто будет разбивать шары. Шар профессионала остановился в дюйме от борта. Хардести стал готовиться к удару.

Для начала он вспомнил о том, что заставило его зайти в эту бильярдную. Конечно же, причиною этого являлась Эбби. Он хотел пережить невозможное, желая понять, что же ему следует теперь делать. Это был своеобразный вызов, опасный не потерей денег, но самим своим бунтарским духом. И тем не менее им двигала только любовь, и потому он надеялся на то, что ему удастся беспрепятственно миновать все те врата, которые открываются пред людьми далеко не всегда. Для этого ему прежде всего надлежало сконцентрироваться.

И он действительно сконцентрировался. Он изгнал из своего сознания все мысли и желания, не относящиеся к делу. Он перестал обращать внимание не только на зрителей, но и на своего противника. Он не думал ни о выигрыше, ни о проигрыше, ни о белых кудрях и бриллиантовых запонках Воздушного Акробата, ни о времени суток, ни о том, где он оказался, ни о бильярде. Для него существовала теперь только геометрия. Посредством ее простого языка Бог учил его тем же законам движения, которым следовали плавно скользящие по своим траекториям планеты. Хардести оценивал расстояния и углы не только глазами, но и каждой клеточкой своего тела, чьи мышцы должны были передать кию должный импульс.

Игроки внимательно наблюдали за его приготовлениями и чувствовали исходивший от него жар. Они заметили в его глазах странный блеск и поняли, что Воздушный Акробат на сей раз может попасть впросак. Вокруг стола собралось не меньше полутора сотен зрителей, некоторые из них забрались на соседние столы. Впрочем, для Хардести существовало теперь только зеленое поле, освещенное ярким светом висевших прямо над столом ламп, похожих на двойные звезды.

Он прицелился и сильным ударом послал шар к противоположному борту. Шар с оглушительным треском отскочил от него и, быстро теряя скорость, под одобрительные крики зрителей медленно-медленно прокатился мимо шара Воздушного Акробата, легко коснулся борта и остановился. Не обращая внимания на царящий в зале шум, Хардести стал готовиться к началу партии. И он, и его соперник играли вовсе не на деньги – речь шла о чем-то куда более серьезном.

Вокруг стола находилось уже никак не меньше двухсот зрителей, которым происходящее представлялось чем-то вроде петушиного боя. Разноцветные шары, образовавшие правильный треугольник, напомнили Хардести пасхальные яйца. Он отогнал от себя эту мысль, и ему на ум тут же пришел иной образ: шары стали казаться ему сгрудившимися в кучу планетами. Он должен был очистить от них просторы саванны. Но разве мог он это сделать? Хардести так разволновался, что ему приходилось то и дело вытирать потные ладони о брюки.

Большая часть зрителей ставила на Воздушного Акробата, к которому, судя по всему, вновь вернулась былая уверенность. Хардести почувствовал, что он вот-вот заплачет, и, желая скрыть навернувшиеся на глаза слезы, посмотрел на висевшие над столом яркие солнца. Свет их неведомо почему вызвал у него в памяти собор в Норт-Бич, где над входом были вырезаны слова:

Господня слава всюду разлита

По степени достоинства вселенной.

Эта строка из Данте поддерживала его в трудные минуты не раз и не два.

– Заткнитесь! – приказал он не в меру буйным зрителям, ибо то, что он собирался сделать, требовало полнейшей тишины.

Хардести вспомнил о том, чему его некогда учил отец, и приложил законы небесной механики к этой достаточно странной модели Солнечной системы, которая в эту минуту находилась прямо перед ним. Задача была весьма непростой. Ему надлежало исчислить и оценить все возможные скорости, ускорения, импульсы, реакции, угловые моменты, упругость, орбитальную устойчивость, центробежные силы и энергетические характеристики шестнадцати сферических тел и сопоставить их с положением и размерами луз, механическими свойствами бортов, коэффициентом трения сукна и изначальной энергией большого взрыва, производимого ударом его кия. Все эти операции он должен был произвести за считанные секунды. Он утешал себя единственно тем, что погрешность измерений и оценок в данном случае была столь велика, что ему не оставалось ничего иного, как только положиться на собственный глазомер и инстинкт. Тем не менее он все-таки решил просчитать хотя бы один сценарий развития событий, используя в качестве косточек своеобразных счетов зрителей, лица и одежды которых ассоциировались у него с определенными векторами и величинами. Он рисковал, поскольку их непрестанная активность могла свести на нет все его усилия и расчеты. Если бы зрители стояли неподвижно, он мог бы использовать в качестве мнемонических средств для запоминания исчисленных сумм и углов их руки, шеи, ноги.

– Не двигайтесь! – приказал он.

И зрители, и Воздушный Акробат нашли последнее предложение более чем странным. Хардести же и не думал униматься. Он принялся расхаживать вокруг стола, внимательно разглядывая окаменевших зрителей, что-то бормоча себе под нос и время от времени покрикивая на тех, кому довелось стать зримым воплощением той или иной расчетной величины.

– Сигма, ты когда-нибудь закроешь свою пасть? – кричал он маленькому полному человечку в гавайской рубахе.

– Косинус, что это ты все время подергиваешься? – орал он на едва живого от ужаса верзилу в черной кожаной куртке.