Антон Ермаков - Авалон:Хроники бессмертных

Дварфы с балконов и лестниц махали топорами, разрубая летящих и бросающихся на них горгулий. Слава и Семён, издав радостный ор, обменялись жестом в стиле «дай пять». Татьяна, ослабевшая, рухнула на колени и прошептала: — Больше… нет… сил…

Антон с тревогой вглядывался в двери чертога. Им с великим трудом всё-таки удалось отбить эту линию атаки. Но к ним уже спешили новые темные орды. Очередные друмлины и зомби, идущие по пятам, стали более осторожны: они не касались воды, следуя по телам убитых, и новая волна темного воинства начала заполонять зал.

— Мы справимся… мы справимся… — повторял Антон как заклинание, успокаивая самого себя.

— Мы не сможем отражать их атаки до бесконечности, — едва слышно произнесла Таня, опуская руки и наблюдая за тем, как зал вновь наводняется мерзостными созданиями. — Что можно сделать против такой ярости и злобы? Колдовство Тёмных Сил неиссякаемо. Оно убивает даже нашу надежду, — одинокая слеза покатилась по её щеке. — Я не хочу умирать одна… О, Вова, где же ты?

Ответом ей было тяжелое, хриплое дыхание друмлинов, плеск воды и крики горгулий, подобные леденящим воплям чаек перед наступающей бурей.

Вдруг сзади чьи-то сильные руки обняли её за плечи, поднимая на ноги, и так хорошо знакомый голос произнёс в самое ухо:

— Я здесь!

Малиновская тоже сражалась из последних сил. Битва, длящаяся всю невероятно долгую ночь и всё утро, совершенно вымотала её, выпотрошила насквозь все чувства и эмоции: иногда казалось, что, создав очередную стражевую лозу или сотворив магическую пулю, она просто-напросто упадёт замертво. Из-за постоянной генерации магии тело и особенно руки болели так, будто она только что прокопала траншею длиной километров в пятьдесят. Внимание постепенно ослабевало, и она начала пропускать удары. Наверное, если бы не Медведица рядом, которая каждый раз вовремя подставляла себя под вражеские выпады, защищая её, Маша уже давно была бы мертва.

Так как замок находился на возвышении, среди отрогов гор, Марии с побережья было отчетливо видно, как армия Тёмных сил огромным полукольцом сначала окружила Нифльхейм, а потом, сломав сопротивление, начала медленно и постепенно просачиваться сквозь Центральные врата; как горгульи, разбивая окна и цветные витражи, ринулись сквозь проломы внутрь, облепляя замок со всех сторон.

Немногочисленные — теперь уже — отблески от вспышек магии иногда ещё отражались в расколотых проёмах окон, но они постепенно тонули среди алых сполохов пожаров, все более разгоравшихся внутри крепости — огненные стрелы мертвых делали свое черное дело.

Всё меньше имело смысла продолжать борьбу: и она — здесь, и её друзья — там — окружены, отрезаны друг от друга, и никто из них не может помочь другому. Эти мысли настойчиво лезли в голову, но Малиновская не давала им там укорениться. «Это всё происки Тёмных сил» — думала она — «Пускай им даже удастся сломать крепость, но свою волю я сломить им не дам!».

А мёртвые тем временем окружили её со всех сторон, пытаясь отделить каждого Бессмертного поодиночке, и горы обезображенных тел вокруг всё возрастали, но поток их казался неиссякаемым. Маша изо всех сил старалась не потерять из виду Настасью, но в какой-то момент яркие огненные вспышки заставили её замереть на месте — сквозь лес из тел и копий она не могла понять, что происходит впереди, чуть левее от неё. Как раз в этот миг на поле боя умирал Флавиус. Огненные смерчи начали взвиваться вверх, к самому небу, а потом неожиданно погасли, и тогда неким иным чувством Мария осознала, что Женя здесь, совсем рядом, и теперь финал — каким бы он ни был — близок как никогда. Она снова отвлеклась, забыв об опасности…

Чьи-то руки — хрупкие, но при этом невероятно сильные — сгребли её в охапку и развернули, при этом дернув куда-то в сторону. Маша потеряла равновесие, запуталась в собственных ногах и чуть не упала. Она, глотая воздух, вывернулась из цепких объятий, чтобы увидеть, кто же это так мотает её, словно куклу.

Развернувшись, она столкнулась взглядом с Сильфидой. На лице той застыло одновременно выражение испуга и муки, а в расширившихся глазах читалось только одно — боль. Сильфида медленно опустила свои глаза вниз, и Мария, следуя за её взглядом, сделала то же самое. Из груди Сильфиды торчала огромная чёрная арбалетная стрела, пущенная кем-то из мёртвых воинов. По её прекрасным голубым одеждам стремительно расползалось алое пятно, складки одеяния набухли от крови и сделались тяжелыми.

— Спасла! — выдохнула Сильфида, едва коснувшись Машиного плеча, и тотчас упала на выжженную землю.

— Нет-нет-нет! Сильфа, нет! — Маша слышала свой собственный испуганный голос будто со стороны.

Всё исчезло в этот ужасный миг. Усталость. Страх. Отчаяние. Всё это ушло. Утихли и замолкли звуки битвы: крики, стоны, лязг металла. Всё это вдруг перестало иметь значение, словно опустили от неба до земли прозрачную, непроницаемую завесу.

Малиновская упала на колени рядом с Сильфидой, не веря в происходящее. Она не может умереть. Нет. Только не сейчас. Сейчас, когда она больше всего нуждается в ней. Нет, пожалуйста!

— Сильфа, Сильфочка! Да что же это? Боже… нет… нет, не умирай! Ты не можешь! — Маша без конца повторяла одно и то же. Она приподняла голову Сильфиде и положила себе на колени, убрала волосы ей с лица.

— Мы сейчас вынем стрелу. Всё будет нормально. Мы вылечим тебя! Не бойся! Ты не умрешь!

Сильфида приподняла руку и коснулась Машиной щеки:

— Не нужно. Всё хорошо.

У Маши ручьём хлынули слёзы. Она не могла их сдержать — и не хотела.

— Пожалуйста. Не умирай, — прошептала она. — Только не ты… пожалуйста…

Сильфа…

Крупные солёные капли стекали по Машиным щекам и падали на лицо Сильфиды.

— Я чувствую вкус твоих слёз, — произнесла Сильфида и чуть улыбнулась. — А теперь… мне пора уходить…

— Нет-нет, ты будешь жить! Я знаю!

— Не печалься. Вспоминай обо мне, когда в твоём мире первые снежинки коснутся земли — я буду в каждой из них. Я — это зимнее утро… хрустящий белый снег… узор мороза на твоем окне… как жаль, что здесь не бывает зимы — она прекрасна! И мой мир — прекрасен! — она умолкла, а потом едва слышно добавила: — Береги Анастасию! — её рука бессильно соскользнула с Машиной щеки, а в глазах отразилась лишь синева небес, которую она уже не могла увидеть.

— Сильфа… — беззвучно выговорила Малиновская одними губами, и тут обнаружила, что на её коленях и рядом с нею вместо мертвого тела лежат лишь горстки белого снега, который сразу же начал таять, разбегаясь водой и впитываясь в иссохшую почву. Тут же лежала и черная арбалетная стрела…