Наталия Московских - Нити Данталли (СИ)

В Культ идут не только мстить. Некоторые идут туда в поисках хорошего положения, которое организация нынче может дать. Другие стремятся защитить простых людей от демонов. Третьи действительно ищут возмездия. Четвертые попросту разделяют верования Красного Культа и хотят вырвать Арреду из рук ее нынешних хозяев. Пятые пытаются стать жрецами, потому что больше им податься некуда. Разумеется, вступительные испытания проходят не все, кого-то организация не принимает, однако среди ее последователей в ряде стран Арреды встречаются обладатели каждого из мотивов. Какой был у Харта? Ведь, если задуматься, каждый из них мог иметь место…

Прервав размышления Бенедикта, Киллиан издал тихий мучительный стон, беспокойно заворочавшись на настиле. Колер замер, напряженно глядя на молодого жреца. Тот продолжал метаться во сне, капли пота стекали по вискам.

— Бедняга… — прошептал Бенедикт, сочувственно качая головой.

Киллиан вновь застонал, с силой впившись рукой в настил, резко повернулся в сторону, точно стараясь увернуться от чего-то.

— Нет… — отчетливо расслышал Колер. Он с трудом подавил в себе желание разбудить спутника и по-отечески заботливо уверить его, что все это лишь плохой сон, что все будет хорошо.

Бенедикт удивлялся собственным внезапно проснувшимся теплым родительским чувствам к этому юноше, метавшемуся в кошмаре на настиле. Не составляло труда угадать, что именно ему пригрезилось…

Харт вскрикнул. Звук собственного голоса, похоже, вырвал его из страшного видения, заставив резко сесть и оглядеться по сторонам испуганным, затравленным взглядом. Лишь столкнувшись глазами с Бенедиктом, Киллиан попытался взять себя в руки, хотя сбившееся судорожное дыхание все еще выдавало пережитый страх. Левая рука безотчетно легла на правое плечо.

— Надо признать, отдыхающий из тебя столько же скверный, сколь и караульный, — осторожно заметил Колер.

Несколько секунд молодой человек не отвечал. Взгляд его то и дело метался в сторону горящего костра, и левая рука чуть сильнее сжимала обожженную правую. Бенедикт сочувственно поджал губы.

— А говорил, кошмары не мучают…

— Да, — переводя дыхание, отозвался Харт севшим голосом, — говорил.

При следующем вздохе молодой человек поморщился, сильнее прижимая ладонь к правому плечу. Это движение было неконтролируемым, спонтанным. Поняв, как выглядит со стороны, Киллиан поспешил отнять левую руку от старого ожога, вновь затравленно взглянув на спутника. Бенедикт сочувственно покачал головой.

— Я о таких болях только слышал, — задумчиво произнес он. — Слышал, что вернувшийся изувеченным с войны солдат может вскакивать среди ночи от боли в ноге, которую пришлось отрезать еще военному лекарю. Но воочию мне такое видеть не доводилось ни разу.

Киллиан нервно усмехнулся, вновь притрагиваясь к старому ожогу и мучительно глядя на пламя костра.

— А ведь умом я понимаю, что оно не может болеть… не может гореть, как горело в тот день… но что же это тогда?..

Колер оставил вопрос спутника без ответа: он попросту не знал, что ему на это сказать.

— Часто с тобой так? — участливо справился старший жрец, кивнув на правое плечо молодого человека, и тот, прерывисто вздохнув, опустил взгляд.

— Нет, — ответил он. — Можно сказать, такого со мной вообще не бывает. Точнее, было пару раз, когда только приехал в Олсад. Меня просили разжечь камин, и вблизи от огня плечо начинало болеть — весьма ощутимо. Но тогда я думал, что виной всему небольшое время, прошедшее со дня пожара. Ожоги зажили, но, возможно, недостаточно, чтобы совсем не напоминать о себе. Укрепился я в своей мысли, когда даже вблизи огня эти боли прошли и не давали о себе знать… — Харт замялся и помедлил, — до сих пор. Сейчас это… слишком реально, чтобы не замечать, слишком…. Проклятье, что это значит? Я схожу с ума?

Бенедикт, поразмыслив, поднялся со своего места и присел на корточки возле Киллиана.

— Ты позволишь? — осторожно спросил он, протягивая руку к плечу Харта. Киллиан неуверенно повел плечами, не в силах смотреть в глаза старшему жрецу. Собственный жалкий вид был ему невыносим.

— Я знаю, что ничего нет, — качнул головой он. — Знаю, вы скажете то же самое, лишний раз убедив меня, что я, похоже, все же тронулся умом в тот день. Если считаете, что это необходимо…

Колер не стал дожидаться окончания этой тирады. Он осторожно положил руку на тот участок плеча, за который Киллиан держался секунду назад, невольно отметив, что молодого человека трясет мелкой дрожью, и тут же ощутил сильный жар под своей ладонью. Харт прикрыл глаза, губы сжались в тонкую линию.

Бенедикт качнул головой.

— Не почудилось… — прошептал он, отняв руку от плеча молодого человека.

Харт непонимающе посмотрел в глаза старшего жреца и вопрошающе кивнул.

— О чем вы?

— После казни… — Колер помедлил, — отнимая твою руку от старого ожога, я почувствовал, что твое плечо и вправду горит. Я допустил, что одежда попросту нагрелась, потому что ты стоял слишком близко к огню. Но оно горит и сейчас, значит, тогда мне все же не показалось. Похоже, эта боль, чем бы она ни была вызвана, реальна. Киллиан, ты не сходишь с ума.

Бенедикт поднялся и принялся рыться в дорожной сумке. Он извлек оттуда тряпицу и смочил ее водой из бурдюка. Харт, не отрываясь, наблюдал за его действиями.

— Что вы делаете? — нахмурился он.

— Пытаюсь помочь, — усмехнулся Бенедикт, — по мере сил. Вот, возьми.

Колер протянул смоченную тряпицу Киллиану.

— Остуди плечо. Я не уверен, что это поможет, но тебе нужно научиться справляться с этим. Поверь, казнь, что ты провел — она самая сложная, потому что первая, но она не последняя, уверяю тебя. Человек, объятый пламенем, привязанный к позорному столбу — зрелище не для слабонервных. А у тебя и без того напряженные отношения с огнем. Каждая такая казнь будет возвращать ночные кошмары, а с ними может приходить и боль. Так будет, пока ты не научишься справляться.

Харт неуверенно принял тряпицу из рук старшего жреца. Затем развязал узел на вороте рубахи походного костюма, расстегнул несколько заклепок кожаного жилета и потянул правый рукав вниз. Бенедикт невольно поморщился, глядя на неровные покрасневшие провалы, пересекаемые грубыми толстыми кусками кожи, словно организм попросту не знал, как залатать поврежденный участок, и сделал это на скорую руку.

Киллиан приложил мокрую тряпицу к старому ожогу, прикрывая глаза.

— Все это глупо, да? — нервно усмехнулся молодой человек.

— Нисколько, — снисходительно покачал головой Бенедикт. — Это важно и нужно, стыдиться тут нечего. Ты пытаешься с собой совладать, это уже немало. Хуже было бы, если б ты впал в ступор или бился в истерике.