Ирина Котова - Королевская кровь. Книга вторая

После 12 позвонила Крис и превосходно сыгранным дрожащим голосом сообщила, что ей очень жаль, но отец запретил ей встречаться с любимым Луки, потому что он государственный чиновник и это может сильно навредить его карьере. И тут же добавила, что они обязательно останутся друзьями и могут встречаться в закрытых клубах, пока шумиха не уляжется. Она так натурально всхлипывала, что Люк даже мысленно поапплодировал ей. Хотя, возможно, Валенской и правда было грустно.

Ему не было грустно, ему стало легко.

Во время обеда раздался звонок от отца, и Кембритч-старший обрушил на непутевого сына всю мощь отцовского гнева. Впрочем, это не помешало Люку наслаждаться ароматным грибным супом с янтарными каплями масла на поверхности и превосходным мясным паштетом, которые его добрая повариха, Марья Алексеевна, приготовила в утешение — она всегда чувствовала, когда у хозяина проблемы. Но в этот раз, в принципе, и чувствовать не надо было — все было налицо. Хорошо хоть, что после работы хирурга и виталистов он мог жевать и внятно говорить, а нос, как обещали, скоро перестанет ощущаться. Шрамы, тем не менее, остались, красные, шелушащиеся, неровные, и Люк, глянув в полированную гладь стола, усмехнулся. Он и так не был красавцем, а сейчас лицо и вовсе напоминало перепаханное поле. И пусть они станут почти незаметны через два-три сеанса виталиста, сеточка белых рубцов всегда будет напоминать о кулаках принца-консорта.

— Ты опозорил нас, опозорил семью, — разорялся Кембритч-старший, и Люк кривился, поднося ко рту ложку супа — потому что сейчас отец был прав. — Счастье, что в твоей голове хватило ума не отвечать Байдеку, иначе мы были бы уже прокляты! Как ты докатился до такого, сын, что мне невозможно приехать к тебе, потому что моя репутация и так под угрозой? Скоро выборы главы партии, и из-за тебя придется уступить место этому Савинскому! Что ты молчишь?

— Я слушаю тебя, — вежливо ответил Люк, прижимая трубку к плечу и намазывая горячий, сладко пахнущий хлеб желтым маслом.

— Мне бы лишить тебя наследства, — грозно сказал граф Кембритч.

«Но ты не можешь», — с удовлетворением подумал Люк.

— Как только королева вернется, я буду просить ее принять твои извинения. И ты принесешь их, сын, ты меня понял? Публично! И, если понадобится, в ногах будешь валяться, но вымолишь прощение. Понял, сын?

— Я все понял, — покладисто сообщил виконт, — все сделаю, папенька. Если ты уговоришь принять мои извинения, я буду должен.

Граф тяжело дышал в трубку, и Люк вдруг вспомнил, что ему уже немало лет.

— Люк, — произнес его родитель весомо, — прекращай пить. Ты уже не мальчик, пора остепениться, я же знаю, что голова у тебя светлая. Хватит гулять, найди себе хорошую жену, пусть не принцессу, рожай детей, входи в дела графства. Тебе быть лендлордом. Мы не вечны, сын.

— А как же укрепление позиций рода и усиление крови? — с сарказмом спросил лорд-младший. — Я же все еще официально обручен с первой Рудлог, неужели откажешься от таких перспектив?

— Какое обручение, — разочарование так и скользило в голосе старого политикана, — кто тебя теперь к этой семье подпустит, сын? Хорошо, что хоть журналистов с возвращением Рудлогов заткнули, и простые граждане нас не полощут. Какой позор! Боги, какой позор! Сколько времени и сил придется потратить, чтобы все исправить!

Восклицания снова пошли по кругу, как и увещевания, и Люк вежливо слушал, давая выговориться, пока старший не выдохся и не положил трубку.

Потом пошли звонки на городской. Дворецкий вежливо отвечал, и вычеркивал приглашения и запланированные визиты из светской карты. Люка это не трогало. Он и раньше-то не вызывал в местном обществе сильного восторга, и только его титул заставлял искать его общества и приглашать на обеды и ассамблеи. А теперь от него воротили носы.

Он набрал мать и долго ждал, пока чопорная инляндская экономка позовет к телефону леди Шарлотту.

— Сынок, — сказала она тепло.

И Люк от этого расслабился, забылся, так, что даже потер пальцем нос, как делал в детстве.

— Как ты? — обеспокоенно спросила она. — Сильно болит?

Она была единственной, кто всегда был за него. Даже когда он укусил двоюродного кузена Лазаруса за руку, она спросила, все ли зубы целы. Хотя Лози был младше его на два года. Даже когда он чуть не угробил себя наркотой и пьянками.

— Терпимо, мам, — ответил он. — Все нормально. Там у вас сильно шумят?

— Пошумят и успокоятся, — мягко успокоила его мать. — С нашими Инландерами твой поступок — легкое недоразумение. Так что при дворе ты не главная новость, сынок. Вот, принца Лоуренса Филиппа женили на Кристине Форштадской, так ведь до сих пор чудит. Скоро полФорштадта станут на него похожи. И это второй принц! А наследник на прошлой неделе чуть не свернул себе шею на скачках. Луциус после этого специальным указом запретил ему участвовать в подобных мероприятиях. От него, кстати, снова прислали письмо с требованием, чтобы ты вернулся и принял титул моего отца.

— Инландер выдал тебя за Кембритча, мама, — резко напомнил Люк, — и требовать он ничего не может.

— Да? — с сомнением спросила леди Шарлотта.

Люк быстро перевел разговор на другую тему.

— Сейчас сезон в Лаунвайте, мам. Почему не выехала в городской дом? Хватит пылиться в поместье. Тебе сколько сейчас? Сорок? Сорок один?

Она засмеялась.

— Мне пятьдесят два, мальчик мой, и прекрати льстить, ты все время повторяешь эту шутку. Что мне там делать? Я, пока была замужем за Кембритчем, растеряла все связи. А заводить снова…я слишком долго была одна и слишком привыкла к этому. Тем более, что Бернард сейчас дома, приехал на каникулы с училища.

Берни был младше Люка на пятнадцать лет, а сестра, Маргарета, на семнадцать. Поэтому общались они с трудом.

— А вот если, — с намеком добавила мать, — ты приедешь к своей старушке, то, может, я и захочу стряхнуть пыль с диванов Лаунвайтского дома, сынок. И даже потанцую с тобой на одном из балов столичного сезона. Здесь все дома будут открыты перед тобой, не сомневайся.

— Может, и приеду, мам, — ответил Люк задумчиво. — Скорее всего, так и получится.

Ближе к вечеру позвонил Нежан Форбжек, и как ни в чем не бывало, сообщил, что в следующий четверг у Соболевского снова карточная вечеринка, и его, Люка, будут рады видеть и принимать. А на Крис не надо сердиться, потому что она дура, сама все всем разболтала, и папаша ее дурак, и братец, хоть они и приятельствуют, а вот он, Люк, ничего такого не сделал страшного, и с ним обошлись несправедливо.

Люк соглашался, жаловался, возмущался, бормотал что-то полупьяным голосом, и распрощался, называя Форбжека дорогим другом и единственным, кто его понимает.