Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

— Что-то и впрямь может стать поводом для знакомства, что-то — для дуэли, но есть и нечто среднее. То, что является поводом для незнакомства. — Пусть она улыбнется еще раз! Нельзя уезжать, оставляя за спиной печальных женщин. — Кроме того, всегда можно завести собаку. Даже левретка заставляет гостей задуматься, нужны ли они здесь, а уж «львиная порода»…

— Главное, чтобы ваши гости не узнали, что в Варасте львиных собак не меньше, чем ызаргов, — довольно-таки ехидно уточнил папенька.

— В Варасте их нет вообще, — почти обиделся Марсель. — Да, львиная собака, будучи неухоженной, приобретает такой вид, что профан может принять ее за варастийского волкодава, но это случается и с другими породами. Зато видели бы вы, как Готти поставил на место обнаглевших философов. Я бы взять подобное в рот не смог даже ради величайшей из целей, а ведь эти матерьялисты едва не покусали бедного Коко. Это было как раз в тот день, когда господин Альдо в последний раз в своей жизни сменил штаны…

— Воистину щит тошнотворности надежней щита невинности. — Алва прикрыл глаза ладонями. Закатные твари, в этом доме сегодня хоть кто-нибудь выспался?! — Но некоторые вещи следует уничтожать, как бы отвратительно они при этом ни хрустели. Графиня, вы опять молчите. Почему? Мы вас утомили?

— Я боюсь смотреть в спины. — Если Франческа станет талигойской графиней и родит троих сыновей, она будет такой, как Арлетта Савиньяк. — Сегодняшний обед — это тоже взгляд в спину. Вы уже все решили и обо всем договорились. Со мной обсуждать вам нечего, но вы слишком вежливы, чтобы это показать, и слишком мне доверяете, чтобы беседовать о цветах и погоде.

— Если б я стал своим отцом или живым старшим братом, я бы… повторил подвиг Алонсо. Постарался бы повторить, даже без надежды на успех. — Алва уже стоял у дверей; как он там оказался, Марсель не заметил. — Вы правы, сударыня. Разговоры на пороге пусты, а пообедать можно в любом трактире — их в здешних краях предостаточно. Виконт, вы все еще со мной?

— О да, — оживился Валме, одергивая камзол. — Тем более что вы отбываете, а граф Валмон остается.

Небольшой отряд затерялся в солнечных рощах. Дюжина кэналлийцев догоняет своих — ничего особенного, хотя девушки смотреть вслед будут. Заслоняясь от солнца рукой и улыбаясь своей весне и чужой дороге…

— О чем ты думаешь?

— Ни о чем.

— Я не для того оставил Бертрама наедине с сырами, чтобы смотреть, как ты почти плачешь. Что ты вообразила?

Арлетта отвернулась к нависшей над балконом старой акации. Дерево помнило Алонсо и Раймонду, но все еще цвело. Их с Арно акация тоже помнила.

— Ты — дипломат, о брат мой, так заговаривай, а не растравляй…

— Если б ты была Антонием или Дивином, о сестра моя, я бы так и поступил. Что с тобой, Леттина?

— Я уже сказала. Наверное, я не добоялась за Арно, а его убили, когда ничего не могло случиться, вот и трясусь, когда уходят… Я не пророчица, я даже не суеверна, но не ждать беды не могу, и чем проще война, тем мне страшнее. Если б мальчики сцепились с чем-нибудь по-настоящему опасным, я бы не так боялась, а тут какие-то дожи, Фридрих, освободившаяся сама собой столица… Ничего серьезного, совсем как с Борнами, а кого-то все равно не станет.

— Напиши о лисе, что не боялась собак, а потом подумала и стала бояться мышей, — перебил дурацкие излияния Гектор и правильно сделал.

— Лучше я напишу лисе, то есть Катарине. Напрошусь помогать при родах. Никогда такого не любила…

— Вот и дальше не люби. Хватит смотреть на дорогу, Леттина! Они уже уехали, причем из-за твоих предчувствий — натощак.

— Они уехали, потому что все сказано, а вот с тобой, дражайший братец, я еще поговорю. Ты хорошо знаешь Лансаров?

— Не припоминаю… Кто это?

Все-таки Гектор — отменный дипломат. Не догадайся она проглядеть бумаги…

— Арендаторы. Муж и жена. Он похож на облезлого ангела, она все время в интересном положении. Их привез Арно и поселил поблизости. Я хочу, чтобы ты забрал их в Рафиано.

— Странные у тебя желания.

— Согласно бумагам, госпожа Лансар рождена в восьми хорнах от нашего дома, и я знаю, кто эти бумаги подделал. Гектор, я не алатский герцог и не… девица Карси. Я могу терпеть в Савиньяке внебрачную дочь Арно, но не убийц. Можешь держать их у себя, отдать Валмону, послать регенту, но здесь их не будет.

— Хорошо. — Когда спорить не о чем, Гектор не спорит. — Алва откровенничает с дамами… Похоже, его лихорадка зашла слишком далеко.

Лихорадка? Нет, это не болезнь. Это что-то другое, трудноуловимое и еще более непреклонное, чем раньше.

— Я бы не назвала это откровенностью. Мы заговорили об изумрудах, и я назвала Эмильенну Лансар дочерью Арно.

— Я ошибся, это мозговая горячка. Первый случай в нашем семействе… Прискорбно.

— А что бы ты подумал на моем месте?

— На твоем? — Озадаченный экстерриор… Какое дивное зрелище! — Сестра моя, я не только не добродетельная жена, но даже не гайифец! Как я могу ответить на подобный вопрос?

— Тогда скажи, за какими кошками Рокэ поклялся осыпать Эмильенну изумрудами? Мозговая горячка?

— Именуемая гордостью. Девица была ему безразлична, можешь мне поверить, но молодой человек боялся, что мы с Арно сочтем иначе, вот и выдумал… изумруды. Получилось довольно-таки страшно, я почти ее пожалел…

— Ее?!

— А ты склонна сочувствовать облезлому ангелу? Девица была готова за него и убить, и умереть, но потом идеал… разрыдался. При нас троих и при юной супруге. Назидательно, не правда ли?

Трое вельмож и плачущий мозгляк… Гадюка могла стать герцогиней, голубка получила то, что заслужила. Любимого, изгнание и изумруды…

— У меня взрослые сыновья. Я не считаю себя старухой лишь из упрямства, но подобной мерзости я еще не встречала.

— Ты могла ее просто не узнать. — Гектор глубоко вздохнул и потряс головой. — Бертраму хорошо, а мне завтра в Алат, а оттуда — в Агарию. Алва желает видеть витязей в Талиге, а не в Бордоне, Антоний будет вне себя от счастья. Не получить с него за это счастье отступного — неприлично, я перестану себя уважать как экстерриора.

— Рассказать тебе, как крестьяне платили налог на весну, не зная, что лишить ее невозможно?

— Рассказать тебе о собаке, по доброте душевной шепнувшей волку, что хозяин не взял ружья? — парировал братец. — С твоего разрешения пойду прилягу. Обеда все равно не вышло, а завтрак мне молитвами Бертрама достался прямо-таки чудовищный.

Тень акации делала камзол Гектора кружевным. Усталости такая тень не скроет, и не такая тоже, слишком уж хорошо они друг друга знают.