Вера Камша - Сердце Зверя. Том 1. Правда стали, ложь зеркал

— Ваше величество! — Плечистый гвардейский полковник стремительно пересек зал и преклонил колено перед королевским креслом. Катари вздрогнула, зажмурилась и тут же широко распахнула глаза, словно не доверяя им.

— Эрвин… Эрвин, это ты?!

— Ваше величество!

— Эрвин, — тихо повторила Катари. — Как давно… Господа, перед вами Эрвин Ноймаринен, граф Литенкетте. Последний раз мы видели его на празднике в честь рождения моей младшей дочери… Создатель, тогда все еще были живы… Все…

«Все были живы?» О ком она вспомнила? Наверное, о братьях, ведь отец был уже четыре года как мертв, но Надор еще стоял. И Дэвид Рокслей не думал, что станет графом, а Альдо лишь готовился к тому, что ему предстояло совершить…

— Ликтор, возьмите у графа письмо, — вмешался Карваль. Коротышка все больше чувствует себя хозяином, а Робер и Мевен не видят. Не желают видеть…

— Да, — торопливо кивнула Катари, — возьмите письмо. Я знаю, в нем хорошие новости. Эрвин… никогда бы не привез дурные!

— И это так, — твердо сказал полковник. Он все еще стоял на одном колене. — Отец склоняется перед волей регента Талига и благодарит за оказанную ему честь.

— Слышите? — Королева поднялась и сделала шаг вперед, поднося руку к белому воротнику. — Теперь все будет хорошо… Со всеми… Теперь я могу…

— Врача!

— Скорее…

— Не нужно. — Катарина уже улыбалась. — Это не болезнь, это память. Господа, я вас все же покину, но письмо… Оно слишком важно, чтобы откладывать… ответ. Мэтр Инголс…

— Я провожу ее величество. — Иноходец имеет право так говорить, только он и имеет. — Мэтр Инголс, ее величество на вас рассчитывает.

— Приложу все старания, — заверил толстый законник. Аметистовая цепь на толстых плечах заставляла вспомнить о раздувшемся от спеси голубе.

— Благодарю. — Королева покорно оперлась на руку кузена, ей требовалась помощь, что бы она ни говорила. — Мы… возможно, мы еще вернемся.

Робер и Катари прошли совсем близко, но женщина, скрывая текущие по щекам слезы, смотрела вниз. Ричард бросился придержать двери, но резкая боль заставила уступить эту честь гвардейцу.

— Осторожней, Дикон, — бросил на ходу Иноходец, — побереги кости.

Ну зачем лишний раз напоминать?! Не ответив, юноша отвернулся. Чтобы столкнуться взглядом с графом Литенкетте.

Он все-таки решил поговорить с фок Варзов. Подготовив все к ночному маршу, разъяснив задачи офицерам, проверив артиллерию и коней. Арьергард мог выступать немедленно, но чем четче действовали подчиненные и чем веселее глядели солдаты, тем неуютней было генералу. Ощущенье готовой захлопнуться ловушки становилось все неотвязнее, хотя объяснить свое состояние Жермон не смог ни себе, ни Ойгену. В голове кипело малопривлекательное варево из прохлопанного дриксами Альмейды, столичных сюрпризов и упрямства Вольфганга. Может, Бруно и в самом деле предсказуемый старик, но дриксенский фельдмаршал и фок Варзов почти ровесники. Если первый предсказуем, то что говорят о втором на чужом берегу Хербсте?

У самой щеки, обещая дождь, пронеслась ласточка. Жермон невольно проследил за ней взглядом и обнаружил стену цветущей сирени — весна пришла не только для того, чтобы высушить дороги дриксам. Разучившийся видеть что-нибудь, кроме войны, генерал с удивленной нежностью смотрел в лиловое пламя, но очарование длилось недолго. Заорал на кого-то нерадивого огромный сержант, и все встало на свои места — и весна, и опасения. Рысью проехали два курьера, свернули к воротам. Гостеприимному хозяину после отъезда маршала усадьбу в порядок приводить и приводить, если, конечно, не придется бежать на юг. Проклятье, с таким настроением не авангардом командовать, а лягушек гонять! Ариго еще разок глянул на сирень и быстро поднялся на забитую порученцами террасу.

— Маршал один?

— Да. — Адъютант без лишних слов посторонился, пропуская Жермона. Глаза у бедняги слипались и были красными. Прошлую ночь в ставке мало кто спал, следующей счастливчиков и вовсе не будет.

— Ты становишься ясновидящим. — А вот фок Варзов явно выглядел бодрее, чем несколько часов назад. — Только хотел за тобой посылать. Докладывать явился?

И докладывать, и спорить.

— Могу выступить в течение получаса. Мой маршал, я должен выразить свои сомнения в отношении полученного приказа. Я не уверен, что Бруно не пытается раздробить наши силы.

— А я уверен, — фок Варзов широко улыбнулся, — уже полчаса как уверен. Рано утром армия Бруно в самом деле начала вытягиваться из лагеря, и пошли они не к Хербсте, а прямо на восток, вдоль нее. Значит — к переправе у Доннервальда.

— Это точно? — гавкнула, не желая поджимать хвост, тревога.

— Куртис провожал их несколько хорн. Все точно, Жермон, успокойся, то есть вперед, и побыстрее. Гарнизон долго не выдержит.

— Мы выступаем через полчаса, — повторил Ариго. Сколько можно не верить собственным глазам и равнять Бруно с Вольфгангом и Рудольфом?! Похоже, Ойген прав, и все дело в Изломе. Разум отказывается верить бергерским маякам, вот и прячется за привычное, а дриксы… Что ж, они никуда не денутся, авангард их перехватит у Печального языка и будет сдерживать, пока фок Варзов не закроет Доннервальд.

— Признайся, — фок Варзов хрустнул яблоком, — ты боялся, что дриксы нас надуют, и пришел защищать честь фельдмаршала.

— Да. — Если Ариго и врал, то лишь о том, что собеседника не касалось. — Мы слишком упорно видели в Бруно… старика.

— Хотя я старше, — подхватил маршал. — Откровенность за откровенность, я тоже своим глазам верить боялся. Если я не выстарился, то и с Бруно подковы сдирать рановато, только страхи свои за пазухой таскать приходится. Ты хоть мне сказать можешь, а я — никому.

— Я говорил с Райнштайнером, — признался Ариго, понимая, что глазам Куртиса тоже верит не до конца. — Он очень убедительно объяснил мне, что я ищу волка там, где нет даже лисицы.

— Не очень-то убедительно, если ты примчался спорить. Выпить бы нам на дорогу, да нельзя. Приказ о тебе готов, но довоевать до осени рассчитываю сам. Ты знаешь, что Райнштайнер ищет, кто бы мог тебя рассорить с отцом?

— Знаю, только зачем это сейчас?

— Сейчас и в самом деле незачем, но тебе пора становиться графом Ариго. Только, похоже, тебе им не стать, пока с отцом, пусть и мертвым, не помиришься. Армия тебе верит, Торка — тем более, у столицы память короткая. Тебе своя память спать не дает, а не чужая.

— Раньше не давала. — Признаться, что зацветшая сирень вдруг взяла и оказалась важнее доброго имени, важнее всего, кроме скорого боя? Так ведь не поверит.