Никому и никогда - Loafer83
— Они так победят, если мы им позволим, — она раздраженно пнула сугроб.
— Ты забываешь о том, что они — это и есть мы. Ничего само собой не возникает, ничего из ничего родиться не может, — он аккуратно высморкался, в животе заурчало. — Видишь, мой живот верно говорит — жизнь продолжается. За самой долгой и темной ночью приходит рассвет, наступает день.
— А потом наступает ночь, — глухо сказала Аврора и выпрямилась, вглядываясь вправо. — Люди, живые! Господи, я никогда не думала, что так буду радоваться другим людям!
К площади из метро шли две семьи с детьми. Дети так радовались, наперебой крича, что хотят на качели, а родители боязливо озирались, не понимая, почему одна из главных праздничных улиц столицы пуста. Все здесь кричало, звенело главным зимним праздником, и даже щиты с призывом прийти на митинг «Правой воли» терялись в зимней красоте города.
— Пошли с нами! — к Авроре подбежала девочка семи лет и потянула ее к качелям, на которые уже взгромоздились ее братья и подружка, мал мала меньше.
— Аврора, не приставай к людям! — строго сказала бледная мама. — Вы ее простите, она у нас экстраверт и очень любит Новый год.
— А меня тоже зовут Аврора, — она села перед девочкой и крепко обняла ее. — Спасибо тебе.
— За что? — с недоумением и интересом спросила девочка, смело смотря прямо в глаза.
— За надежду и веру в лучшее. Знаешь, как было страшно без тебя, а? А теперь весело и не так темно, — Аврора вытерла набежавшие слезы, девочка недоуменно посмотрела на маму и папу.
— Мама, почему ты плачешь?
— Просто глаза слезятся, — соврала женщина. — Давайте все вместе покачаемся и домой, уже поздно.
Женщины и дети уселись на качели, а мужчины стали их качать, бережно и весело. Качели скрипели на морозе, дети визжали от восторга.
— А ты, правда, Аврора, да? — девочка сжала пальцы и удивлено посмотрела на сожженные перчатки. — Ой, ты в костре лазила?
— Ага, в костре, хотела каштаны украсть, — засмеялась Аврора. — Меня, правда, зовут Аврора, могу паспорт показать.
— Вот здорово, а то я думала, что одна Аврора на всей земле.
— Во всей Вселенной, — поддержал ее папа.
— А мою подругу зовут Вика, брата Сережа, а второго Леша. Маму Лена, папу Артем. А маму Вики зовут Ольга, а папы у нее нет, он их бросил, — выпалила маленькая Аврора.
— Все рассказала, всех выдала, — без злости проворчала ее мама, вторая женщина засмеялась.
— Мы и без папы можем, — уверено сказала Вика, поправляя красивую шапочку. — Я о маме сама позабочусь.
— Вика, перестань, — мама щелкнула ее по носу.
— А мой папа говорит, что сейчас день умирает, — звонким тонким голосом сказал старший мальчик Сережа.
— Не умирает, а убывает, — поправил его отец.
— Убивает? — переспросил мальчик, с трудом выговаривая сложное для него слово. — Никто никого не убивает, и никто не умрет, — Аврора подмигнула детям, мужчины раскачали выше, и все охнули. — Свет всегда побеждает тьму. Запомните и никогда не забывайте об этом!
То ли она сказала слишком громко, то ли ветер усилил ее голос, но площадь зазвенела, и слова застыли в воздухе, незримо, неслышно, но каждый взрослый, тем более ребенок, почувствовали это. Огни разгорелись ярче, гирлянды ожили, а из метро вышла компания студентов, шумная и подвыпившая. Они застыли на месте, очарованные волшебством.
К Мэй Аврора и Игорь Николаевич попали ровно в полночь, пока накачались, наигрались с детьми и молодыми парнями и девушками, в глазах и душах которых не было ни капли черной гнили, заполнившей страну. Аврора успела даже потанцевать, заставив Игоря Николаевича выдать несколько танцевальных па. Но больше всего она танцевала и играла с детьми, обменявшись контактами с мамой Авроры, девочка не отлипала от новой подруги, Вика тоже тянулась к ней, и старшей Авроре давно не было так легко и свободно — она была счастлива.
56. Полигон
Самолет мягко приземлился, замигали лампы, но скоро освещение вернулось. Мэй и Лана сидели в самом конце в левом ряду, встречая и провожая страждущих в туалет. Лана сидела по центру, на свободном месте у прохода они сложили шубы. Мэй долго сомневалась, хотела поехать в куртке, но Лана строго наказала взять шубу, причем самую длинную и толстую. Это была мамина шуба, все эти годы мирно спавшая в чехле внутри шкафа, постепенно сливаясь со стенкой. Лана приехала в аэропорт в не менее старой шубе и высоких меховых сапогах, а шапка, больше походившая на шапку шамана, притягивала внимание. Лане очень шла эта одежда, особенно ярко горели черные глаза, гипнотизируя мужчин и женщин, а дети часто подбегали, чтобы потрогать шубу, погладить мертвого зверя. Как Мэй ни напрягала память, но вспомнить, где она видела такой мех, не смогла. В памяти всплывали разные картины, перемешанные, странные и иногда пугающие, что разобраться, где ее воспоминания, ее жизнь, а где чужая, осевшая после рассказов, ставшая частью ее прошлой непрожитой жизни, у нее не получалось. Она находилась в полусне, привычном состоянии при ночных перелетах, когда прилетаешь в будущее, из ночи в день.
В Емельяново их встретили на выходе из терминала прибытия. Вещей у них не было, смена белья и косметика с таблетками уместились в небольшой дорожной сумке, Лана шла с небольшим рюкзаком, обшитым мехом, больше походившим на мешок ведьмы, не хватало еще украшенного лентами и бубенцами шеста. Мэй с первого взгляда поняла, что пришли за ними. Пускай мужчины были в штатском, профессиональная деформация навечно отпечаталась в их лицах. Они представились, сославшись на Игоря Николаевича. Мэй не запомнила их имен, как не запомнила и лиц, до сих пор погруженная в полусонное состояние. Лана вела себя спокойно, не сказав ни одного слова. Было видно, что мужчины побаиваются ее, и когда они сели в черный праворульный микроавтобус, Лана закрыла глаза и уснула, превратившись в древнюю статую. Мэй первые полчаса следила за дорогой, не находя в заснеженных полях и малых гостевых домах и придорожных кафешках ничего интересного. Играло бизнес-радио, она слушала сводки и
