Гай Гэвриел Кей - Песнь для Арбонны

Блэз, несмотря на тяжелый взгляд Адемара, полностью его игнорировал, словно король Гораута был мелким исполнителем, не заслуживающим внимания. Его глаза были прикованы к лицу отца, и Лиссет увидела, что грозный Гальберт де Гарсенк в синих одеждах священника смотрит на своего младшего сына с выражением, которое привело ее в ужас. Она наивно думала, что ее путешествия позволили ей кое-что понять в этом мире. Сейчас она осознала, видя этот обмен взглядами, что ничего не знает. Она также поняла в тот момент, что по-настоящему все это сводится к этим двоим людям.

— В книгах Отаира, — медленно произнес Блэз, — самых священных книгах Коранноса, говорится, что на страну Гораут бог возложил бремя нести в мир справедливость. Они учат, что Кораннос поручил нам священную миссию охранять беспомощных и угнетенных во всех странах, через которые мы проходим, а в ответ он обещает нам свою великую милость и вечный приют после смерти. — Он замолчал, и в его молчании слышалось обвинение.

— Ты смеешь говорить со мной об учении бога? — спросил Гальберт, повышая голос, в котором звучало искреннее изумление. За его спиной Лиссет видела мужчину, который, судя по внешности, был его старшим сыном. Он сидел верхом на красивом коне среди небольшой группы людей, приехавших вместе с верховным старейшиной и королем. Лицо его было напряженным, оно выражало странную смесь горькой насмешки и страдания. Она инстинктивно бросила взгляд на Розалу. Розала неотрывно смотрела на своего супруга, лицо ее оставалось непроницаемым. «Здесь так много слоев горя», — подумала Лиссет.

Казалось, Блэз проигнорировал восклицание отца. Он продолжал, словно никто ничего не говорил:

— Ты в свете этих учений так же предал Коранноса, как этот незаконно помазанный король предал свой народ. Так как ты — мой отец, а бог учит нас уважать родителей даже в их безумии, тебя не казнят, но ты будешь смещен со своего поста, когда мы вернемся в Гораут.

— Ты сошел с ума, — резко и убежденно сказал король Адемар.

Только тогда Блэз повернулся к нему.

— Я чувствую гнев, — сказал он, и в первый раз в его голосе прозвучала ярость, первая, обжигающая вспышка. — И отвращение. Возмутительно, как ты позволил использовать себя и свою страну. Что это за король, который позволяет одержимому злобой советнику так далеко увести его по тропе нечестивости и предательства?

— Фальшивый король, — вмешался вдруг Фальк де Саварик, и его голос зазвенел, как чистый колокол. — Недостойный своей короны.

— И жизни, — тихо прибавил Бертран де Талаир.

— И какой-либо памяти в мире после смерти, которую уже готовит ему Риан, — прибавила правительница — Арбонны, и ее голос прозвучал суровее всех, словно она действительно говорила от имени некой высшей силы.

В первый раз король Гораута, поворачиваясь от одного к другому, казался потрясенным. Но, как и можно было предвидеть, его советник тут же постарался заполнить образовавшуюся паузу.

— Все это, — заявил Гальберт своим низким, властным голосом, — последнее жалкое притворство обреченных людей. Пристало ли нам пасовать перед этим мычанием? Вам всем следовало бы упасть на колени и умолять нас о милости легкой смерти.

— Тебе бы этого хотелось, не так ли? — спросила Ариана де Карензу, слегка выдвигая коня вперед. Она улыбалась, но глаза оставались холодными. — Понимаю, ты бы хотел, чтобы женщины Арбонны встали перед тобой на колени. Теперь я это поняла. Неудивительно, что жена твоего сына сбежала от тебя. Что говорит Кораннос о подобных желаниях, Гальберт де Гарсенк?

— Они отвратительны, — тихо произнес Блэз. — И требуют искупления. — Теперь он и сам побледнел.

— Мне это надоело, — произнес король Гораута, беря себя в руки. — Я здесь только потому, что правила войны требуют встречи герольдов. Слушайте же меня: мы двинулись на юг, потому что правительница Арбонны дала убежище и оказала поддержку женщине Гораута и отказалась вернуть ее нам. Все остальное, как говорит верховный старейшина, лишь жалкое притворство. Мое терпение истощилось. Готовьтесь умереть завтра утром.

— А что, если я вернусь? — внезапно спросила Розала. — Если я вернусь на север, вы уведете армию домой?

Гальберт де Гарсенк хрипло рассмеялся. Он уже открыл рот для ответа, но поднятая рука короля остановила его.

— Уже слишком поздно, — мягко ответил Адемар. — Теперь следует преподать урок тем, кто отверг наши вполне справедливые требования. Я рад видеть, что ты готова вернуться, но теперь это уже не имеет значения. Нет такой силы, Розала, ни здесь, ни во всем мире, которая могла бы помешать мне вернуть тебя назад в Кортиль.

— Вместе с ребенком, — быстро прибавил Гальберт. На него не обратили внимания.

— В Кортиль, мой господин? — спросила Розала, повышая голос. — И вы так открыто говорите об этом сейчас? Разве вы не хотели сказать — назад в Гарсенк, к моему супругу?

В наступившей после этих слов тишине Лиссет осознала, что король Гораута только что совершил ошибку, только не вполне поняла, какую.

Далеко на юге, на острове Риан, где в тот день не было ветра и море лежало спокойное и синее под бледным зимним солнцем, Беатриса де Барбентайн, верховная жрица Риан, внезапно встала со своего места у камина, к который смотрела незрячими глазами большую часть дня.

— Что-то произошло, — вслух произнесла она, хотя с ней в комнате никого не было, кроме белой совы на ее плече. — Что-то такое, что может быть важным. О милостивая Риан, вспомни о нас, прояви милосердие к своим детям.

После этого она замолчала и стала ждать, стремясь среди своей темноты поймать ускользающий, неудержимый образ, посланный богиней, который мог хотя бы отчасти дать ей понять, что сейчас происходит там, далеко, где дует ветер.

И именно в этот момент у озера среди встретившихся врагов впервые послышался новый голос.

— Боюсь, — сказал Ранальд, герцог Гарсенкский, выезжая на коне на открытое место между двумя группами, — что это действительно сказано слишком откровенно, на мой взгляд и с точки зрения чести моей семьи. — Он в упор смотрел на короля Гораута. И он не использовал королевский титул.

Никто не ответил. Никто не шевелился. После Лиссет подумала, что слова герцога буквально заставили их всех замереть от изумления. Ранальд де Гарсенк, единственная подвижная фигура в застывшем мире, повернулся к жене. Теперь он казался на удивление непринужденным, словно этот поступок или решение, это движение каким-то образом освободило его. Он сказал:

— Прости меня, моя госпожа, но я должен задать этот вопрос, и поверю правдивости твоего ответа: был ли король Гораута твоим любовником?