Татьяна Шуран - Матка

Из книги Станислава Ладшева "Беля. Как мы учились сражаться со временем и побеждать себя":

(Стас Ладшев) — Тая, как ты себя чувствуешь?

(Таисия Липарева) — Спасибо, лучше. Вообще-то мне сказали, что операция не такая уж сложная.

— А от чего тебя лечили?

— Рак. Сейчас уже не знаю, наверное, в последней стадии. Когда я в последний раз обследовалась, врач сказал, что мне нужна операция. Но это было давно, задолго до вторжения габбро.

— Расскажешь немного о своей жизни?

— Да… только нечего рассказывать, я в основном болела…

— Когда мы тебя сюда забирали, сложилось, извини, какое-то странное впечатление о твоих родственниках… Я так понимаю, дома тебя вообще не лечили?

— Мама давала какие-то таблетки… но они не помогали, это были просто наркотики.

— Почему тебя не положили в больницу?

— Мама с тетей считали, что операция — это слишком дорого.

— У семьи не было денег?

— У меня не было…

— Понятно… хотя не совсем понятно, но ладно. А как вы жили после вторжения габбро?

— Тетя всегда занималась магией. Она умела предсказывать и подчинять волю других людей. Хотя никогда не показывала это открыто. До вторжения у нее была своя фирма, что-то насчет финансов, где люди работали, как рабы. Даже жили там. Когда все начало рушиться, мы некоторое время переезжали с места на место. А потом вместо прежних государств стали появляться новые, ну, военизированные группировки в трущобах. Тетя познакомилась с одним очень влиятельным человеком. Он ограбил несколько важных предприятий еще во время эвакуации. Оружие, топливо, продовольствие. И заставлял всех людей, нуждавшихся в убежище, работать на него. Там по-всякому. Или убивал.

— Вас он тоже хотел заставить работать?

— Да. Его люди нас задержали. Но тетя сумела его запугать. Он оказался очень суеверный. Наивный даже. Во всем, что касалось его самого. Хотя с другими был свирепый и хитрый, как зверь. А потом тетя стала ему помогать.

— В чем?

— Ну, были же конкурирующие группировки. Все все время воевали. Тетя предупреждала, если ему грозила опасность. И вообще подсказывала разные вещи. В основном в своих интересах.

— Тая, а как ты думаешь, почему твоя семья всюду возила тебя с собой? Хотели позаботиться о тебе?

— Теперь я понимаю, что была нужна тете. Это она забирала у меня здоровье, а сама всегда выглядела очень красивой и молодой.

— Ты думаешь, что болела из-за тети?

— Да.

— А твоя мама?

— Мама иногда заботилась обо мне. Она понимала, что когда я умру, наступит ее очередь.

— А почему она не ушла, не забрала тебя?

— Сначала не думала, что все так серьезно. Потом — из-за слабоволия, потому, что не умела сама позаботиться о себе. К тому же тетя угрожала, что отомстит за непослушание. А потом стало некуда идти. Нас все равно бы убили. Трудно бороться с тем, кто сильнее. Проще пойти на компромисс, особенно за чужой счет.

— А что ты обо всем этом думала?

— Я догадывалась, но смирилась. Я рада пожертвовать собой. Кто-то должен умереть, чтобы другой лучше жил. Я каждый день молилась Богу за моих близких.

— И за тетю тоже?

— Да. Это без разницы.

— А ты знаешь, что сейчас случилось с местом, где ты жила?

— Да. Вы там всех убили по приказу Бели.

— И с твоей семьей?

— Все убиты.

— А ты знаешь, что Беля обычно запрещает нам спасать кого-то из беженцев и мародеров? А в этот раз она специально велела напасть на базу Садирова, чтобы разыскать тебя? Как ты думаешь, почему?

— Я не знаю, что во мне особенного. Хотя здесь такие хорошие хирурги, что для них вылечить меня оказалось совсем не сложно. Я уже видела несколько удивительных существ, которых они тут вырастили. Мне сказали, что я могу остаться здесь и работать в питомнике — ухаживать за сиренами! Это такие большие птицы с человеческими головами. Они милые. Мне сказали, что Беля тоже их любит! Но я очень удивилась, зачем столько хлопот со мной, когда узнала, что весь госпиталь сейчас готовится к осаде. Не представляю, чем я смогу быть полезна при нападении габбро.

— А Беля как-то объяснила, почему выбрала тебя?

— Да… то есть нет. Она сказала, что мы с ней в чем-то похожи.

— Сейчас тебе придется менять всю свою жизнь. Не жалеешь о своих родственниках, обо всем, к чему привыкла?

— Нет. Я знала, что так будет. Я вообще-то тоже немного умею предсказывать.

(Стас Ладшев) — Вадим, прежде всего, хочу принести извинения. У тебя есть основания считать, что мы были слишком жестоки с тобой.

(Вадим Чернеда) — Я понимаю, что у меня нет на это оснований. Вы поступали так, как я заслуживал. Я даже благодарен за урок.

— Ну что ж, раз так, перейдем к основной теме. Ты в своем роде уникальный случай. Как правило, обеспечить себе относительно независимую от габбро жизнь удавалось только достаточно тренированным, подготовленным — прежде всего, в моральном плане — людям, которые и до вторжения жили изолированно от основной массы обывателей. Остальные настолько деградировали в условиях разрухи и выживания любой ценой, что никакие потрясения не способны их изменить. Как получилось, что человек, на котором проводили медицинские эксперименты, сам стал экспериментатором?

— А как же вы, старатели? Насколько я понимаю, вы на момент вторжения тоже не были какой-то там организованной группой таких уж посвященных?

— Ээээ… да. Ну, мы, в каком-то смысле, решили сами над собой поставить эксперимент.

— Ну, в каком-то смысле, я понял, что в моем случае то же самое. Ни к чему проводить границы между мной и остальными. Прошлое не имеет значения.

— Хорошо, тогда просто расскажи о том, прошлом человеке. Как считаешь, было какое-то качество, которое помогло тебе измениться?

— Ну, наверное, я всегда был очень практичный. Реальность для меня важнее принципов. То есть чтобы мне было хорошо, а остальным уж как придется — пусть каждый сам о себе заботится, чего я буду о других думать? Так рассуждать удобно, пока ты молодой, сильный. Это в своем роде лукавство: требовать равенства, когда у тебя есть преимущество… что-то я отвлекся. Так вот, ничего примечательного в моей жизни не было, за исключением того, что я еще до вторжения габбро совершал, выражаясь юридическим языком, противоправные действия. А чего стесняться, если большинству граждан только покажи нож, и тебе не то что деньги отдадут — минет сделают… извиняюсь за формулировку. Но по-крупному никогда не промышлял, так просто… вроде как в порядке вещей было. Ну, избили кого-нибудь, ну, изнасиловали, ну, отняли деньги… а нечего шляться затемно! Мы с ребятами гуляем, выпили, надо же чем-нибудь заняться? Когда вторжение началось, мир даже как-то понятнее стал. Ни тебе болтовни о законности, ни идеалов невнятных… гуляй, душа! Когда в нашем городе карусель началась, мы сначала уйму народа переколбасили просто так. Даже объяснить не могу, вроде как в порыве вдохновения какого-то. То, будь ты хоть самый крутой, без оглядки не убьешь, неподконтрольного маньяка никакое общество не потерпит. А то бросайся и бей, хрен кто потом разберет, ты убил, или другой кто, или габбро. Такой шанс раз в жизни предоставляется. Сколько тогда каннибалов по улицам шастало — не перечесть. Я, правда, человечину не жрал, не хотелось как-то. Ну, а потом пообвыкли малость, и в протрезвевшую голову потянулись предпринимательские идеи. С одной стороны, пришлось скрываться от остатков правительственных войск и добровольческих отрядов — через вторжение прошли только самые калиброванные, и пересекаться с ними не улыбалось — вы, старатели, наверное, были как раз из таких; с другой стороны, начался передел сфер контроля над ресурсами между людьми, которые рассчитывали извлечь из всеобщей анархии выгоду. Ну, дальше понятно… Базы, рейды, попавшихся лохов загоняли к себе в отстойники — даже не столько для работы, хозяйство-то все развалилось, сколько для удовольствия. Наверное, можно сказать, что мы, как и хирурги, ставили над людьми эксперименты, с той разницей, что без определенной цели. А как еще развлекаться, если тебя в любой момент могут хлопнуть? В общем, когда я попал к хирургам, получил возможность взглянуть на себя со стороны.