Глен Кук - Воды спят

Не было четкого ощущения чьего-то присутствия рядом, и все же я почувствовала мягкое давление, принуждающее меня перестать проявлять любопытство, задаваться ненужными вопросами и смотреть на происходящее со стороны, принуждающее меня позволить цветку распуститься. Мне следовало уделять больше внимания дядюшке Дою. Способность полностью отказываться от собственного «я» могла пригодиться в ситуации, подобной той, в которой я оказалась.

Да, время для демона текло совершенно по-другому. Но он старался приспособиться к недолговечным смертным, встать на их точку зрения, снабдить меня информацией о том, что, по его представлениям, могло оказаться полезным.

Вся авантюра прошла перед моими глазами с начала до конца. Включая отчаянное бегство, во время которого погиб Бадья, а Лебедь получил возможность войти в историю как заложник злых сил. И поначалу я никак не могла понять, почему сперва мне были показаны лишь наиболее важные моменты истории — быстро, как бы наскоком.

Но я же не тупица. В конце концов, до меня дошло. Этот вопрос вставал передо мной и прежде, но не казался решающе важным. Теперь нужно было просто пробудить мою собственную память, чтобы я смогла вытащить из нее этот вопрос и снова поставить его перед собой.

А вопрос был такой: что стало с одним из участников этой экспедиции, которого мы так и не досчитались? Речь шла о невероятно опасной Лизе Дэли Бовок, владеющей искусством принимать разные обличья и угодившей в ловушку из-за невозможности изменить свой тогдашний облик черной пантеры. Ее везли по равнине в клетке, так же, как и других пленников, Длиннотень и Ревуна. В общей суматохе она исчезла. Мургену так и не удалось выяснить, что с ней стало.

Теперь я знала правду. Если можно верить Шиветаю.

Не все мелкие детали были видны одинаково отчетливо. Шиветай испытывал трудности с точной фокусировкой во времени. Но, похоже, клетка Бовок оказалась повреждена во время панической попытки сбежать, предпринятой теми братьями Отряда, которым не повезло оказаться в числе Плененных.

Паника рождает панику. Огромную злобную кошку охватило нервное возбуждение. У нее хватило сил сломать клетку. Прокладывая путь на свободу, она сильно поранилась. Бежала на трех лапах, держа переднюю левую на весу и касаясь ею каменной поверхности только в случае крайней необходимости. И жалобно скулила, когда приходилось это делать. До наступления сумерек она пробежала почти тридцать миль — но направление было выбрано наобум, и до нее не доходило, что она бежит не в сторону дома, пока уже поздно было что-либо менять.

Не возвращаться же назад? Она помчалась дальше. И глубокой ночью одна маленькая, хитрая Тень подловила ее на самом краю дороги. И сделала то, что всегда делают не прирученные Тени. Она напала на пантеру и — о, чудо! — лишь ранила, но не убила ее. Между ними произошла схватка, пантера победила и… замерла как вкопанная. Перед ней были заброшенные Врата Теней. И прежде чем какая-нибудь Тень покрупнее смогла догнать и прикончить ее, она, шатаясь, прошла сквозь эти Врата, и стала недоступна восприятию Шиветая. То есть последний раз ее видели живой, когда она уходила в мир, который не был ни нашим, ни Страной Неизвестных Теней. Надеюсь, эти поврежденные Врата прикончили ее или хотя бы смертельно ранили, потому что она была обуреваема такой же жуткой ненавистью, как та, — которая владела Тенями.

С одной существенной разницей — ее ненависть была гораздо более узко направленной, и объектом этой ненависти был Черный Отряд.

Той части «я» Дремы, которая все время как бы слегка дистанцировалась от Шиветая, было любопытно, что подумает Капитан, когда узнает — Бовок оказалась в Хатоваре благодаря случайному стечению обстоятельств, в то время как предполагалось, что для Отряда, который так туда рвался, это невозможно.

Та же часть «я» Дремы не понимала, почему все эти события так важны для Шиветая, чтобы стоило ради них вторгаться в мой сон, но, выходит, для него они имели большое значение.

Так же, как и Неф, сноходцы, которых Мурген называл Вашейн, Вашин и Вашон.

Мое слияние с Шиветаем углубилось после того, как след оборотня затерялся в другом мире. Я стала единым целым с демоном, а он стал единым целым с равниной, и с ним вместе мы медленно продвигались в глубь времен. Перед моим внутренним взором мелькали золотые века мира, процветания и просвещения. Я стала свидетельницей нашествия множества захватчиков. Я видела фрагменты самых древних войн, о которых упоминают религиозные учения Гунни, Обманников и даже мое собственное. Став Шиветаем, я охватывала сразу все времена, в том числе и то, наступившее вскоре после создания Богом всего сущего, когда происходила война на Небесах. Она закончилась тем, что Враг был сброшен в преисподнюю. Может быть, все наши войны были лишь отголосками этой Божественной борьбы, нашедшей свое отражение в разных религиозных учениях в зависимости от направленности каждого из них.

Равнина существовала еще до войны богов. А еще до равнины существовал Неф. Равнина, этот гигантский механизм, в конце концов, силой своего воображения вызвала к жизни Шиветая как своего Непоколебимого Стража и слугу. В свою очередь, демон силой своего воображения вызвал к жизни Вашейна, Вашина и Вашона. Эти призраки-сноходцы были богами Шиветая. Их жизнь протекала независимо от его сознания, но не от его существования. Если бы он погиб, они исчезли бы вместе с ним.

Непостижимо. Я находилась среди персонифицированных аспектов религий, в которые не верила. Сталкивалась с фактами, которые моя религия категорически отрицала. Приняв их, я оказалась бы проклята навек.

Все это происки жестокого, безжалостного Врага. Я получила в дар разум, который стремился разобраться, выяснить, понять. И я получила в дар веру. А сейчас я получила в дар сведения, породившие конфликт между фактами и верой. И я не получила в дар верткой изворотливости жрецов, позволяющей им примирять непримиримое.

Но, может быть, в этом и не было необходимости. На равнине истина и реальность были изменчивы и многообразны. Существовало огромное множество историй о Кине, Шиветае и крепости в сердце равнины. И не исключено, что каждая из них была истинной, по крайней мере отчасти.

Передо мной вставал чисто интеллектуальный вопрос, и, тем не менее, значение его для души трудно было переоценить. Что, если мои верования полностью обоснованы и правильны — но только часть времени и только там, где я нахожусь сама? Что тогда? Возможно ли такое? И что это означало?

А это означало, что в загробной жизни ничего хорошего меня не ждет, если и дальше моя бдительность, нацеленная на ересь, будет слабеть. Может быть, женщине и нелегко попасть в Рай, но, чтобы обеспечить себе местечко в аль-Шейле, ей вообще не нужно прикладывать никаких усилий.