Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

— Ну что вы, уважаемая… я ж со всем почтением…

— Ага, а от почтения пущею и близняты бывають…

— Идем. — Я Еську в горницу провела. — Садись куда… и говори, только по делу говори…

— По делу… если по делу. — Шапку он стянул, на лавку кинул, провел рукой по рыжим волосам. — Спасибо тебе…

— За что?

— Снова ты нас спасла. Без тебя б Гордану не взяли б…

И отвернулся.

— Любишь?

— Перегорит.

— Главное, сам не сгори…

— Уж постараюсь. — Он потер сухие глаза. — Я этого ублюдка сыщу… над землею, под землею… найду, веришь?

— Верю.

— И за всех спрошу…

— Ты о том поговорить хотел?

Еська мотнул головой.

— Присядь, — попросил. — Братья решили, что меня ты скорее послушаешь, хотя я и говорил, чтоб особо не надеялись, но… сейчас ты можешь уйти.

— Куда?

— Откуда, — поправил Еська. — Из Акадэмии… нет, Зослава, сначала выслушай. Это не твоя война и… и не знаю, что дальше будет. Со мной. Со всеми нами… вы мало что не погибли. А дальше оно лишь серьезней будет. Тот, кто столько положил, чтобы власть получить, не отступится. Как и мы, потому что некуда… у нас два пути, или к трону, или к могиле… а ты вот в этом раскладе случайный элемент. И пока тебе повезло, но любое везение, Зослава, рано или поздно заканчивается.

Смолк.

Вздохнул.

— Если объявить, что ты перегорела… или что получила серьезные повреждения… не физического тела, а ауру имею в виду… сказать, что тебе нужен отпуск. Напишешь заявление. Ректор подпишет. И на следующий год, если еще желание будет, восстановишься… вот…

Он положил на стол свиток.

— Матушка жалует за службу верную тебе и дом этот… и поместье… хорошее поместье. Пять тысяч дохода дает.

От уж не чаяла…

— Передай матушке своей благодарствие. — Я свиток не тронула. — И что прежний ее дар хорош был… ему я жизнью обязана.

Потрогала пальчик, на котором сидело царское колечко, красивое, только камень выгорел, новый вставить надобно.

— Только… вы как будете?

— Как-нибудь.

Ага, как-нибудь так… как-нибудь этак…

— Подумай. — Еська шапку поднял, но надевать не стал, смял в руках, на ней злость вымещая. — У тебя есть за кого бояться…

Есть… и бабка, и Станька вот… только… чуется, что, коль и соглашуся я на предложение Еськино, да скажуся хворою, уеду до хаты, то навряд ли про меня позабудут. И дом не спасет, пусть и стоит при нем охрана, и поместие… есть же боярыня, которая поймет, что подарок ейный я Арею не передала… и батюшка Горданы… и тот, который в маске от людей добрых лик свой скрывает.

Нет, неможно мне уходить.

И я покачала головой: будь что будет.

Остаюся.

— Знаешь… — Еська осклабился широко, радостно. — А я и рад… нет, честно, рад. С тобой оно как-то веселей…

Ага, как бы не помереть вовсе с того веселия…

Ничего. Даст Божиня — справимся.

ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Лес застыл, не смея переступить границу колдовского круга. Древний, означенный тремя кольцами из камней, он меж тем дышал силой, и женщина, замершая в самом его центре, эту силу чуяла.

Она стояла, нагая и страшная в этой наготе, казалось, вовсе не ощущая холода. И лишь губы ее шевелились, будто женщина эта говорила с кем-то, невидимым прочим.

Люди же, сопровождавшие ее, старательно пялились на лес.

Не впервой им было сопровождать ведьму к заклятому кругу, и привыкнуть бы, а нет, все одно сердце то замирало, то вскачь пускалось. В холод кидало кого, кого и в жар. Мерещились призраки будто бы… а может, и не призраки, но тени лукавые, рожденные мертвыми ветвями.

Место это горело, давно, но берегло следы того пожара, что на самой земле, ныне укрытой снегом, что на стволах дубов, что в самом воздухе, где отчетливо чуялся запах гари.

И чем дальше, тем яснее.

Казалось, стоит приглядеться, и вновь вырвется из-под проклятой земли пламя, которое очищало ее, да не сумело очистить вконец.

Женщина стояла, чуть покачиваясь. Бледные пальцы ее то гладили, то царапали предплечья, и без того расцарапанные до крови. Но ни капли не упало на снег.

Однако вот она вскинулась, рассмеялась диким хриплым смехом.

— Ведите! — бросила, не оборачиваясь на тех, которые слишком скудоумны, чтобы уразуметь, сколь великому действу выпало им стать свидетелями. Ничего… пускай… ей нет дела до людей, кроме одного… того, которому она так нужна.

И она поможет.

Всегда помогала… и найдет способ снова… позже…

Если повезет…

Девку в круг втолкнули, и она, споткнувшись о камень, растянулась на снегу. Перевернулась тотчас, поползла, неловко дергаясь, пытаясь избежать участи, которая была предопределена.

Женщина наступила на спину жертве.

И с наслаждением услышала стон.

Она наклонилась и поддела шнурок, который удерживал во рту девки белый платочек. Он тотчас выпал изо рта, а девка заскулила…

Толстая.

И крови в ней много, но все не то, вся не та… слабая, человеческая… ее хватит лишь для того, чтобы поддержать силы в том, который спит.

Ведьма вцепилась в спутанные волосы.

— Я принесла тебе дар. — Голос ее был мягок и ласков. — Прими его, сынок…

Она перервала горло жертве одним отточенным движением, и отодвинулась, чтоб не испачкаться в потоке крови. Та лилась легко, щедро, впитываясь в снег, а сквозь него — в мерзлую землю… и эта земля просыпалась.

Сила, в ней таившаяся.

Имя забытое.

Сорвавшееся с губ.

И женщина отступила на шаг, наклонилась, протянув руку тому, который спал и ныне вновь проснулся.

— Здравствуй, сынок…

Она помогла ему выбраться и подала знак, чтобы привели вторую: мальчику нужно утолить голод. Пробуждение требует многих сил… с каждым разом — все больших.

Ничего.

Скоро все закончится. Ей удалось отыскать ту, которая вернет ее сыночка к жизни. И она, дождавшись, когда обескровленное тело упадет наземь, шагнула к мертвецу, обняла его, вытерла ладонью кровь с лица.

— Мама… я не хочу больше… умирать…

— Скоро, дорогой… скоро все закончится. — Она поцеловала сына в щеку, от которой пахло тленом и кровью. — Вот увидишь… потерпи еще немного.

— Я устал.

— Я знаю… но я тебе помогу. Веришь? Вот. — Она вытащила из-под снега черную маску. — Надень… твои люди ждут тебя.

И самолично закрепила маску на лице.

— Твое царство ждет тебя.

Примечания

1

Горничная рубаха — верхняя рубаха, которую шили из ярких тканей, часто красного шелка. Отличалась длинными рукавами, в 8-10 локтей, и шитьем.