Карина Демина - Внучка берендеева в чародейской академии

Это она про Арея… а как не ест? Так же ж помереть можно! Не позволю… даром, что ли, я его тянула… сама мало что не померла… а он тут от еды носу воротит.

Силком заставлю.

Ну, это я, конечно, туточки такая храбрая-перехрабрая, а стоило на ноги встать, так и поубавилося храбрости.

— Идти-то можешь? — Марьяна Ивановна тотчас подскочила, за ручку вцепилась. — Иль еще денек полежишь?

Охота сказать было, что полежу, что силов нет никаких и голову кружит, но головою оною, незакруженной вконец, я мотнула.

— Пойду.

— От и правильно. Так оно верней. Мужиков без пригляду оставлять неможно, а то ж надумают такого, что ни розгою, ни молотом не выбьешь. Особливо когда упертые, как этот твой… иди, иди…

И сама под рученьку ведет, сопровождает, значит.

Идти-то недалече.

До двери, а после через коридорчик узенький до другое двери.

— Туда тебе, — Марьяна Ивановна ручку мою выпустила. — Иди, Зославушка…

Я и пошла.

Дверь-то отворилася тихенечко. И досочки под ногою не скрипнули… и вошла, огляделася, узрела комнату, почти такую ж, в которой и сама лежала, только больше, ширше и длиньше. Лавки вытянулися вдоль стен, иные пустые, иные — прикрытые ширмами полотняными, но и за ними никогошечки не было. Я уж порешила, что Арей сбег, не дождавшися, когда голос услышала…

— …подумай хорошенько, родственничек, — говорил Кирей, и тихо, да все одно слышу-то я хорошо. Отступила было к двери, потому как негоже беседы чужие подслухивать, но не ушла. — Это твой единственный шанс.

Говорили от угла, аккурат от лавки, ширмами со всех сторон заставленной, будто бы тот, кто на ней леживал, вздумал этакою макарою от людей сховаться.

— Я ведь немногого прошу… что женщина? Женщину ты найдешь другую. Множество женщин. А магию так просто не вернешь. Или полагаешь, что кто-то из наших родичей согласится разделить с тобой пламя?

— Уходи.

— Значит, нет?

— Зачем она тебе? Ты ее не любишь, я знаю точно…

— Любовь и выгода, племянничек, — разные вещи… и порой ради выгоды и любовью приходится поступаться.

— Не хочу так.

— Лучше жить калекой? Сейчас в тебе еще осталось эхо силы. И тело твое помнит, что такое истинное пламя, но вскоре оно забудет, и тогда сама Великая Мать не зажжет его вновь. Твое время уходит, Арей…

— Лучше ты уходи.

— Что ж, если передумаешь — кликни…

Кирей вышел из-за ширмы и, меня увидевши, остановился.

— Доброго дня, Зославушка… — А морда довольная-предовольная, прямо как у кота, сметаною обожравшегося. Роги на солнышке поблескивают, глаза тоже поблескивают… и сам ажно лоснится.

С чего бы?

— Премного рад видеть свою дорогую невесту в добром здравии…

— Ага… я тоже премного рада.

Вот не поняла я, об чем они тут говорили, но чуется, с той беседы Кирей получил, чего желал… а мне бы понять, чего ж он-таки желал-то? И отчего тянет взять да опустить на макушку евоную подносу.

— В таком случае тешу себя надеждой, что в скором времени у вас, моя прекрасная Зослава, отыщется минутка-другая для беседы…

— Отыщется, — пообещала я.

И чуется, беседа сия зело живою будет. Такою живою, что ухвату не помешает прихватить… ухват, он в душевных беседах помеж сродственниками — не последнее средство.

— Тогда не смею вам мешать…

И поклонился, ручкою по полу мазнувши… надо было бить, да я только подвинулася, Кирея пропуская. Дождалася, когда выйдет, и после только к ширмам подошла.

Неловко было.

— Можно?

— Заходи. — Арей на лавке сидел, руками в нее ж упираясь, будто не до конца доверяя собственному телу. Выглядел он немочным, бледным, что тать, да истощавшим. — Ты… все слышала?

— Нет, — призналася я.

— Хорошо…

— Нет. Зачем он приходил?

Подносу я на лавку поставила и велела:

— Ешь давай. А то Марьяна Ивановна жалуется, что ты дуришь…

Думала, возражать станет, отнекиваться, аль, хуже того, замолчит, но Арей лишь голову опустил виновато да ложку взял. Ел он… от как изголодавшийся человек и ел, жадно, хотя и не давясь.

Я табуреточку себе нашла.

Села.

Сижу, гляжу… любуюся… живой ведь. И чудо, что живой… я помню распрекрасно, как он на снегу лежал… или как за зверя подгорного цеплялся, не отпуская, выжигая чужую запретную волшбу пламенем.

— Мне… надо было подумать, — это он произнес, когда ложку отодвинул. — Все… изменилось. Ты ведь знаешь?

— Ты больше не магик?

— Да… — И взгляд отвел. Молчит. И я молчу. Жду, чего скажет, а он говорить не спешит, шнурок мой, который вокруг запястия обернул, трогает, крутит. — Это сложно объяснить… когда проснулся дар, я только и думал о том, как стану магом. И учился… я лучшим был на потоке… несмотря ни на что… и гордился этим. Только этим и гордился. Мне Фрол Аксютович место предложил… я не хотел тебе говорить, пока не сладится, но здесь, при Акадэмии… помощником… для начала. Там, если бы пошло, я бы и до наставника подняться сумел бы…

В это верю охотно, наставник бы из него добрый вышел.

— И надеялся, что если так, то… ты и я…

Шнурок соскользнул с руки, но Арей перехватил его, змейку плетеную, разноцветную.

— Это теперь неважно… я осознаю, насколько мне повезло. Жив остался, не иначе как чудом… я ведь понимал, что умираю, там… и не хотел… надеялся на чудо, а когда случилось, то и жалуюсь. Просто… Зослава, я не знаю, что мне делать дальше!

Он стиснул кулаки.

И взгляд отвел.

Выдохнул судорожно.

— Я ничего-то, помимо магии, не умею… а то, что я умею… кому нужен выгоревший маг? В теоретики? Илья бы смог, ему эта теория сама по себе интересна, а я практик… В воины? Подготовка тут неплохая, но… кто наймет бывшего раба? Да еще такого, через которого серьезных врагов нажить можно? Землю пахать? Так никакой из меня землепашец. Ладно, этому научиться можно, но ведь она не оставит меня в покое…

Это он про боярыню.

И вспомнился мне давешний дар темный. Прав он, не отступится боярыня. Найдет способ со свету сжить…

— Разве что библиотекарем пойти… или еще кем по подсобному хозяйству. — Арей печально усмехнулся. — Хорош муженек у тебя будет?

— А и хорош, — согласилася я. — Чем плох? При книгах сидеть станет… мудрости понаберется…

— Скорее уж пыли книжной.

— С пылью мы сладим.

— Значит… — Он протянул мне шнурок. — Ты… не откажешься? Ты в своем праве, Зослава.

Тьфу ты! Невозможный человек… иль не человек… Отказаться. Может, еще на царевича сменяться предложит, чтоб ему икалося…

— Нет, — ответила. — И тебе не позволю. Обещался при людях в жены взять? От теперь и держися слова данного… а то ишь вздумали, девку честную позорить…