Пастыри чудовищ. Книга 3 - Елена Владимировна Кисель
Треск лопающегося льда оглушает, густое и алое касается ног, но трещины не пугают её, её никогда почему-то не пугали тьма и холод, и откуда-то, может быть, из бездны под ногами, — отдаётся вкрадчивый, дальний голос: «Аталия…».
И, отталкивая этот голос, она кричит в бушующие волны: «Я тебе не чёртова бабочка, Рихард, я…»
Гриз. Я Гриз. Гриз Ард…
Тяжкая волна с запахом безумия накатывается — и подминает её под себя.
МЕЛОНИ ДРАККАНТ
Они все падают разом. Грызи, звери и тварь, которая назвала себя Охотницей.
Звери воют и скулят, сучат лапами и стонут, как от плохих снов. Тварь Крелла вскрикивает удивлённо, и она оседает на землю медленно. Грызи же с помертвевшим лицом молча падает назад.
Морковка подхватывает её, опускается на колени, заглядывает в лицо отчаянно.
У неё стиснуты зубы, прерывается дыхание. Глаза широко раскрыты, и в них полыхает невиданная зелень. Только взгляд мёртвый, невидящий: она не-здесь. Ручеёк крови с разрезанной ладони медленно растекается по грязной земле.
— Это надо прекратить, — шепчет Морковка и дрожащими руками нашаривает на поясе то ли заживляющее, то ли бинт. — Нужно… прекратить это!
— С-с-с-стоять!
Огненный вихрь — разъярённая Конфетка, из которой вытряхнуло сладость. Подлетает к Морковке и шипит, оскаливая зубы ему в лицо:
— Не смей! Не тронь! Она сказала, что делать. Знала, что делать! Не лезь туда, слышишь, дурной мальчишка?! Не суйся!
— Она же умрёт! Умрёт, из-за того, что мы позволили ей! Это безумие…
— Будешь ей мешать — клянусь волосами Перекрестницы, пущу кровь и тебе тоже!
Конфетка суёт под нос Его Светлости короткий кинжал. Янист коротко моргает, а потом глаза у него делаются темно-синими омутами. Как в детстве. Когда до него доходило. Когда в голову ему вступало что-то отчаянн…
Кровь.
Вир побери, держать зверей на крови варга может не только варг. Может — маг, у которого хватит воли воззвать и удержать. Осталось секунд десять, пока он осмыслит. И пока пойдёт вслед за ней. Нырнёт туда, в не-здесь, на лёгкие тропы, в трясину сплетённых сознаний. С концами.
— Янист.
Голос нужно сделать спокойным. Хотя больше всего мне сейчас хочется метнуть нож в Конфетку и сигануть за Грызи с Морковкой на пару.
— Она сказала держать её, Янист. Там ты этого сделать не сможешь. Никто не сможет. Понимаешь? Ты должен быть здесь. Чтобы держать. Вытащить её.
Вроде бы, мне удаётся пробиться к нему. Он часто дышит, но глядит теперь на меня, а не в неживое лицо Гриз или на её ладонь. Губы дрожат, когда он шепчет:
— Но я не знаю, как…
— Зови её, — говорит нойя и чуть встряхивает его за плечи. — Мальчик! Зови её! Тебе она отзовётся, на твой зов придёт. Кричи, зови, чтобы слышала!
Но кричать первой начинает Крелла. Охотница корчится, держится за виски и визжит, будто её виверний поджаривает. А все звери разом ревут. Только это не песнь Крови и не песнь Охоты. Это будто бы они все разом вдруг обрели голос. Очнулись и приветствуют кого-то.
Нойя сквозь зубы ругается на родном наречии. Потом встаёт рядом с Янистом, опустив ему руку на плечо.
— Не смотри на них, зови её! Я прикрою.
И поднимает в руке какую-то склянку — готова метнуть.
«Вместе!» — выпевают звери особый зов, который у бестий предназначается для варгов. — «Мы вместе!»
Гарпии сбегают сразу же. Смущённо юркает в кусты огнистая лисица. Игольчатники побаиваются и огрызаются на грифона, а он сверху вниз глядит на них без любопытства, с холодным превосходством — что забыли, мол?
Они все прежние. Освобождённые. Некоторые недоумевают, другим страшно, или больно. Два алапарда вздыбили шерсть, низко рычат. Виверний тоже злится. И драккайна.
Не на нас.
Охотница заканчивает визжать и отлипает от земли. Рожа у неё перекошена и перемазана кровью из разрезанной ладони. Зубы оскалены и постукивают дробно. С третьего раза она поднимается, и глядит так, будто хочет то ли зарыдать, то ли расхохотаться.
На Конфетку, которая стоит с каким-то артефактом в одной руке и поднятой склянкой — в другой. Зловещая, как все слухи о нойя. На меня и мой атархэ в руке. На Грызи, ручеёк крови и Яниста — тот что-то шепчет Гриз на ухо, но та не откликается…
Потом тварь Крелла слышит рык и переводит взгляд на бестий. Стадо, которое она предала. На их выпущенные когти, оскаленные в страхе и злобе клыки.
Кидает мимолётный взгляд на свою окровавленную, трясущуюся ладонь — опускает её. И вырисовывает дрожащими губами неуверенное, знакомое «Вместе…»
Пытается воззвать как варг. Пройти в обычное единение. Значит, кровь больше не действует — наверное, Грызи сотворила что-нибудь этакое.
В своём обычном духе.
«Вместе, вместе, вместе», — твердит Крелла и шарит безумным взглядом по мордам алапардов, грифона, керберов, виверния… Но они все только дёргают головами и отворачиваются. А драккайна припадает к земле и рычит, высоко и злобно: предупреждение, чтобы не смели к ней соваться.
Охотница тужится, перекашивает лицо ещё сильнее, но в глазах у неё так и нет никаких разводов, глаза просто налиты кровью. Алые, как у кролика. И из носа тоже тёмные капли текут.
— Ты не можешь, — говорит Конфетка.
На физиономии у нойя — злорадная улыбка. Мстительная и тёмная.
— Ты сгорела. Не можешь больше дотянуться до Дара. Ты им больше не Пастырь.
На лице у Конфетки слишком ясно написано, что за этим последует. Тварь Крелла вскрикивает и кидается наутёк между деревьев.
Чёрта с два.
— Прикрой! — ору я Конфетке и несусь следом. Одновременно взываю к Дару: кто-то из хищников точно дёрнулся за мной. Просто на инстинктах: бежишь — значит, добыча. Потом за спиной, затихает — нойя всё-таки успела со своими эликсирами.
Перехожу на патрульную пробежку — неслышную, мягкую, скользящую. Крелла несётся громко, сучья трещат и ломаются под ней, она заплетается ногами, шатается и налетает на стволы. И дышит с натугой и хрипом, загнанно. И россыпь кровавых брызг отмечает её следы.
Но несётся она всё-таки быстро и хорошо знает здешние тропы.
И омуты.
О первой болотной ловушке предупреждает Дар, за три шага. Перелетаю в прыжке, прыгаю по кочкам. Охотница бежит прямо в болото, думает оторваться среди трясины, она тут точно все кочки выучила…
Врёшь, не уйдёшь! Взываю к Дару на полную катушку и кожей, нюхом, всем нутром настраиваюсь
