Пастыри чудовищ. Книга 3 - Елена Владимировна Кисель
В молчании выстывшего, тёмного храма — скользят слабые отблески по стенам. Прорываясь из непрозрачного, ледяного кокона.
Словно чьи-то крылья случайно коснулись огня.
Глупые, слабые отблески. Глупые искры — разве можно кого-то ими согреть?
— Это — твоё тайное? То, чего ты боишься? Основной завет варгов, который ты и так повторяешь на каждом шагу? Зачем же ты скрывала его, глупенькая сестричка? Зачем?
Если вспомнить о тех, кто там, во мраке и боли, огоньков станет больше. Если крылья чуть-чуть расправить — они загорятся по краям. Если думать, о тех, к кому идёшь — ледяной кокон покажется глупостью.
Просто я знаю, во что разгораются искры.
Лёд лопается, алые мелкие льдины с шорохом сыплются вниз. По венам бежит тепло, всё быстрее и быстрее, осталось совсем немного — и Гриз думает о несчастных бестиях, которым пришлось убивать — и делает первый взмах.
Светильники в храме обретают оранжевые крылья. Трепещут десятками радостных бабочек и прогоняют тьму.
— Что ты… как ты…
Пламени всё больше, и его не удержишь — люди в четырёх селениях, и охотники, и трое ковчежников там, на поляне, и несчастные, околдованные бестии, и варги в общинах, и маги, и их всех… нужно…
Волосы, занимаются, треща, и под кожей струится пламя, пламя глядит из глаз, льётся с пальцев, горят на полу чьи-то извивающиеся щупальца, тает ледяная крошка, и чей-то испуганный голос повторяет, что так не должно быть.
— Ты… не сможешь, ты не умеешь ходить в пламени!
Я и не пытаюсь. Прости, тётя. Сквозь пламя ходят чистые из легенд и безумцы. А я вечно всех разочаровываю. И ты была права, тётя. Наши законы ничто. Они лишь средство не встречаться с искушением — но не средство перебороть его. Они исходят из того, что каждый, кто преступил черту — не выдержит и обратится в Хищного Пастыря.
Об этом же говорят ваши законы.
Потому они тоже ничто.
Высвобожденное пламя бьётся в перьях, перебегает по волосам, наполняет теплом и светом выстывший храм. Искры бегут по площади, перескакивают по домам крепости — и входят в зверей, привязанных к Гриз, тех, что сама Крелла привела и отдала, и перекидываются по болотным кочкам — к огромной, властной фигуре. Та вздымает все свои щупальца — и поднимает кровавую топь на дыбы, заставляет её выгнуться сотней кошачьих спин. Пухнут высокие волны — пытаются дотянуться до мелкой бабочки в высоте.
— Меня заполнили! — заходится булькающим смехом Кровавая. — Меня заполнили, а ты слаба! Так что ты делаешь, глупая девочка?
— Сжигаю себя, — шепчут пересохшие губы.
Сколько болота бывает охваченным пламенем при пожарах?
— Меня заполнили-и-и-и-и!! — визжит Крелла, но Гриз уже не слушает.
Распахивая крылья во всю ширь. Облекаясь в пламя и становясь им.
Мгновенным жаром прокатывается по нитям, что связывают с сознаниями животных — и вспыхивает у них внутри обжигающим «Вместе!»
Вместе с каждым, горю в каждом, и всё уже в порядке, боль сейчас уйдёт, холод отступит. Ты слышишь меня, я знаю, потому что пылаю внутри тебя. Не бойся моего огня — я хочу только спасти. Я дарю тебе этот огонь, как желание уберечь, как возможность не слышать зова крови. Я — ваш пастырь и ваше пламя. Я открываю ваши клетки.
Их испуг и боль, их горе и ужас сгорают в ней без остатка, а взамен она даёт им горячее чувство пробуждения и возможность — быть прежними. Они же просыпаются и тянутся к огню в ответ — сперва драккайна, керберы, виверний, огнистые лисицы — все, кому родственно пламя. Потом алапарды, игольчатники, гарпии…
«Вместе!» — откликаются пламени звери, — и уходят в обычный мир, где не нужно быть ничьими орудиями. А пламя разгорается ярче, охватывает вздыбленную, обезумевшую топь, перекидывается по кочкам и вздымается к небесам.
Где-то внизу корчится обожжённое существо, завывает: «Меня заполнили, заполнили, заполнили!» — и пытается затушить пламя, смять его в ладонях…
«Нужно спасти», — то, что единственно важно вспыхивает внутри. Нужно показать дорогу, подтолкнуть к важной мысли, к собственному имени, к тому, что уведёт Креллу-Охотницу вслед за освобождёнными зверями…
«Сожги же меня! Сожгии-и-и-и!» — истошный визг боли, но это пламя может сжечь лишь одну, а всех остальных оно хочет уберечь. Ярость, сытая ненависть, холодное превосходство — всё плавится, сгорает в бушующем пожаре без остатка, пламя наполняет мир — и последний вой говорит, что узница ушла.
Куда?
Куда-то, куда её вытолкнуло из заполненного огнём мира.
Вовне.
Куда нужно и мне.
Совсем в пепел нельзя, потому что там, куда ушла другая, кто-то есть, кто-то…
Вспомнить. Погаснуть.
Спасти, спасти, спас… некого спасать здесь, но вовне — есть другие, и ей нужно к ним. Медленно гаснут за спиной крылья. Ноги касаются мягкого, горячего. Пальцы дрожат — в них ещё не утих внутренний жар — и она наклоняется и тихо ладонью сметает из-под ног пепел.
Ладонь натыкается на твёрдое, холодное.
Почти прозрачный, чуть розоватый лёд, в котором нет отражения.
Подо льдом — бездна. Кажется чёрной, но она знает, что в глубине у неё живут тропы — сотни шепчущих, манящих путей с тысячей перекрестий. Смутные тропы, ловушка для варгов, куда нельзя уходить.
Топь, засыпанная пеплом. Покрытая узорами льда. Лёд трещит и ломается, под ним просыпаются беспокойные, густые волны.
Слишком много крови пролилось на землю. Слишком много безумия. Жажды мести.
Из-под ног тихо ползут трещины. В них проступает сырое, вязкое, алое. Зовёт вниз, танцевать — она танцевала на льду, а мать звала её… звала её как?
До того, как она запылала и возродилась безымянной, у неё было имя, не птичье, но человечье, имя нужно вспомнить — и уйти туда, где она почему-то нужна.
Шум неистовых волн. Подступающих к хрупкому ледяному островку, отъедающих от него куски. Словно это её память — вся в трещинах, и в трещинах стены крепости за её стеной. И нужно собрать слова, и положить друг на друга, и скрепить ошмётками памяти — пока крепость не потопило совсем.
Я — крепость, и я мост между бестиями и магами (как быстро ползут трещины!), и я варг, но отступница (волны вздымаются так яростно), меня называют Тавмантой-попутчицей нойя и сестрой — даарду, и один варг с фениксом тоже назвал сестрой (нет, нет, всё не то!), а один законник говорил — я преступница, и был ещё один, для кого я — невыносимая… (лицо не помнится, почему оно так важно?), и я хорошая покупательница и друг, но нет
