След крови. Шесть историй о Бошелене и Корбале Броше - Стивен Эриксон
Утверждаю ли я тем самым, что прожил жизнь без единой ошибки? Вспомните же начало этого повествования, и найдете там мой ответ. Ошибки — соль земли, а сад мой не ухожен, сыр и зарос сорняками, подстерегающими на каждом шагу. Но при всем этом моя непоколебимость безупречна, а тщеславие столь велико, что каждый невольно замечает в клубах пыли за моей спиной искры, которые высекает моя уверенная походка. И уж точно никто не назовет ее неровной.
Сомневаетесь? Тогда услышьте же, если пожелаете, повергающее в страх завершение этой во всех отношениях истинной истории.
— Не вижу, куда мы идем. Кто-то заставил коня идти задом наперед. Новый указ? Где жрецы? Ах эти красногубые извращенцы, шарящие под своими мантиями… Будь я проклят! Теперь-то я знаю, что они замышляли!
Мы снова шагали по Дороге Треснутого Горшка, и где-то вдали нас ждал Великий спуск к реке и паромной пристани — мы должны были добраться туда к заходу солнца, как заявлял наш все более взволнованный проводник. Конец всем кошмарам — в глазах Борза Нервена светилась лихорадочная надежда, и даже походка Апто Канавалиана стала чуть быстрее.
Все так же нещадно палило солнце. Вода у нас почти закончилась, куски Калапа Роуда побулькивали в животе, и мысли о наших низменных деяниях клыками и когтями вгрызались в душу. Не добавляло радости и поведение Пустеллы, которая горстями черпала мозг Красавчика и, смачно причмокивая, отправляла липкую массу себе в рот.
Бросив взгляд назад и заметив эту тошнотворную деталь, Тульгорд Виз развернулся кругом и яростно уставился на Крошку Певуна.
— Во имя Благословенных Курганов, сделай с ней что-нибудь, или это сделаю я.
— Нет. Она начинает мне нравиться. Верно, Блоха?
— Верно. Мошка?
— Вер…
— Да хватит вам!
Трое братьев рассмеялись, и Услада тоже. Мне стало несколько не по себе, особенно от того, как она теперь шагала, смело и отважно, изящно покачивая бедрами и высоко подняв голову, а черные пряди ее волос развевались подобно призрачным змеям, пробующим воздух блестящими язычками. Внезапно я понял, что Услада и в самом деле считает себя беременной. Тому наличествовали все признаки.
Любая мать скажет вам, что беременность и свобода принадлежат к разным мирам, ибо первая означает утрату последней, неся с собой боль и страдания. Но раз сам я матерью не являюсь, то вовсе не собирался разубеждать Усладу Певунью, сколь бы утешительными ни казались ей собственные мысли, — ну разве это не было проявлением благородства с моей стороны?
— Смотрите все! Я Красавчик Гум, знаменитый поэт! — Пустелла засунула руку внутрь мертвой головы и двигала вверх-вниз челюстью, лязгая зубами. — Я творю поэзию! Без устали! У меня есть для всех вас новая поэма. Хотите послушать? Она называется «Кладка яиц»! Ха-ха! Поэма про яйца! Я знаменит и все такое, а мой мозг на вкус как сыр!
— Заткнись, — угрожающе прорычал Тульгорд Виз, нашаривая рукоять меча.
— Я нашел следы, — объявил ехавший впереди Стек Маринд, натягивая поводья; нагнувшись в седле, он прищурился, вглядываясь в землю. — Следы колес экипажа, и довольно глубокие.
Тульгорд нагнал Стека.
— Давно он тут проехал? — спросил он.
— День назад, может, даже меньше.
— Мы настигнем их у парома! Наконец-то!
— Это ведь может оказаться какой угодно экипаж, — заметил Апто Канавалиан, заслужив в ответ злобные взгляды Тульгорда и братьев Певунов. — В смысле, — продолжал он, — это ведь могут быть вовсе не те негемоты? Еще один обоз паломников или…
— Угу, — согласился Стек. — Стоит иметь это в виду. К тому же мы основательно вымотались. Можем прибавить ходу, но не особо. — Он нацелил арбалет на Сардика Фью. — Эй, ты, расскажи нам про тот паром. Как часто он ходит? И сколько времени занимает переправа?
Наш проводник поскреб сморщенный подбородок:
— Раз в день, обычно на закате. Тут есть приливное течение, которое паромщик использует, чтобы добраться до Фаррога. Туда он прибывает на рассвете.
— На закате? — Глаза Стека сузились еще больше. — Успеем, Фью?
— Если поспешим и не будем делать привал на обед… да, думаю, это вполне возможно.
В воздухе ощутимо запахло грозой. Крошка, Мошка, Блоха и Тульгорд Виз зловеще оскалились.
— Что все это значит? — вопросил Арпо Снисход, пинком заставляя лошадь развернуться кругом, чтобы видеть остальных. — Мы что, кого-то преследуем? Кого, демона? Ненавижу демонов. Если мы его поймаем, я изрублю его на куски. На куски! Провозглашаю Гильдию демонов отныне распущенной на веки веков! Эй, кто поджег город? Погасите же огонь! В этом храме есть окна? Проклятье, в дыму ничего не видать! Кто-нибудь, прикончите жреца! Меня это всегда радует. Хо, а это что такое?
— Ваш пенис, — ответил Апто Канавалиан. — И прежде чем кто-нибудь спросит — нет, меня не приводит в особый восторг это слово.
— Но для чего он нужен? А, теперь вспомнил. Гм… весьма мило.
— Мы преследуем вовсе не демона, — сказал Тульгорд Виз, выпрямляясь в седле, как и подобает добродетельному рыцарю. — А некромантов самого худшего сорта. Злобных убийц. Мы поклялись, что они должны умереть во имя добра.
Арпо моргнул, оторвав взгляд от своей измазанной правой руки.
— Некромантов? Ах этих… Жалкие неумехи, ничего не знают, чтоб их. Что ж, буду только рад с ними разделаться. Кто-то тут упоминал Фаррог? Когда-то я жил в городе под названием Фан’аррогал: интересно, они как-то между собой связаны? В устье реки? Кишащий демонами? Ого, видели? Ого! Новая строительная программа. Фонтаны!
Можете облегченно вздохнуть: высказывать замечаний по поводу источника только что исторгнутого фонтана я не стал.
Тульгорд уставился на Арпо широко раскрытыми глазами, что вполне объяснимо, а затем потянул за поводья, вновь разворачивая коня к дороге.
— Веди нас, Маринд. Хочу поскорее с этим покончить.
— Вы сказали — Фан’аррогал? — послышался с козел экипажа голос господина Муста.
Арпо вытирал ладонь о свою голую грудь.
— Мой город. Пока не явились демоны и я не решил, что с меня хватит. — Он нахмурился, и взгляд его подернулся туманом. — Кажется…
— После ночи резни, когда бо`льшая часть города превратилась
