Люциус Шепард - Отец камней

— Ерунда какая-то! — буркнул Мервейл.

— Во-вторых, — продолжал Коррогли, — с помощью свидетельских показаний я очерчиваю пределы влияния Гриауля, что весьма важно не только для снятия с моего подзащитного обвинения в преднамеренном убийстве, но и для установления прецедента. Не давая мне возможности говорить о влиянии Гриауля, вы тем самым лишаете меня возможности защищать ответчика в суде. А раз уж вы разрешили мне защиту, вам придется разрешить и изложить ее основания.

Ваймер погрузился в размышления. Через какое-то время он взглянул на Мервейла. Тот вздохнул.

— Что ж, — сказал судья. — В интересах дела я вынужден признать существование такого явления, как влияние Гриауля…

— Боюсь, что интересы дела не совпадают с интересами моего клиента, перебил Коррогли. — Для создания прецедента необходимо веское основание. Я намерен поведать присяжным историю Гриауля и привести примеры его влияния. Мне кажется, им, чтобы вынести справедливое решение, следует все это знать.

— Мистер Мервейл? — проговорил со вздохом судья.

Мервейл раскрыл рот и снова его закрыл, потом развел руками и направился к своему столу.

— Дерзайте, мистер Коррогли, — напутствовал судья, — но постарайтесь обойтись без всяких там штучек. Мне сомнительно, чтобы ваши доказательства сумели хоть немного ослабить впечатление от завещания. У меня такое ощущение, что вы попусту тратите время.

Дело шло к вечеру, но Коррогли решил продолжать. Он хотел, чтобы Лемос рассказал свою историю именно сегодня. Пускай присяжные поразмыслят над ней на досуге, ведь впереди у них будет целая ночь. Он задал Лемосу несколько незначащих вопросов, а потом попросил резчика своими словами рассказать суду, что произошло после того, как он приобрел Отца камней у Генри Сихи.

Лемос облизал губы, уставился взглядом в пол, затем вздохнул, поднял голову и начал:

— Я помню, что сильно торопился домой. Тогда я не знал почему, мне хотелось получше рассмотреть камень. Дома я сразу положил его на верстак, сел и принялся разглядывать. На той стороне, которая сейчас обращена к вам, был какой-то красноватый налет, похожий на ощупь на древесную труху. Я смахнул его, чтобы он не мешал мне любоваться камнем. Мне подумалось, что самоцвет выглядит прекрасным и загадочным и что внутри него наверняка заключена еще более чудесная красота, которую я могу вызволить из заточения. Обычно я не берусь за камень, пока, так сказать, не сживусь с ним, а на это уходят недели или даже месяцы. Но тогда я был словно в трансе. Во мне возникла странная уверенность, что я знаю этот камень, знал его всегда и знаком с каждой его жилкой. Ну, я закрепил его в тисках, надел очки и взялся за работу. Я ударял по нему резцом, а из него изливался свет, который бил мне в глаза и проникал сквозь них в мозг, как бы огранял его и вызывал в воображении разные образы. Первым мне привиделся Гриауль, не такой, как теперь, а живой, изрыгающий пламя на крохотного человечка в мантии чародея, худого и смуглого мужчину с большим носом. Потом я увидел их обоих снова, но уже обездвиженных, а следом нахлынула целая вереница образов, которые я не запомнил. Мой мозг был будто залит светом, в ушах у меня звучала музыка света, и я ощущал всеми фибрами души, что работаю с чудесным камнем. Я решил про себя, что назову его Отцом камней, потому что в нем воплотилась первобытная красота минералов. Но когда я отложил резец, мне пришлось пережить разочарование. Камень сверкал и искрился, однако в нем не было ни глубины, ни богатства красок. Казалось, что сердцевина у него полая. Если бы не вес, его можно было бы принять за обыкновенную стекляшку.

Я пожалел, что купил его у Сихи, и сказал себе, что, верно, на мои глаза опустилась пелена, раз я так обманулся. Покупка грозила выйти мне боком, потому что дела мои обстояли далеко не блестяще. В конце концов я подумал, что подарю камень Земейлю. Он давно приставал ко мне с просьбой подыскать ему что-нибудь из ряда вон для отправления ритуалов. Я надеялся, что Земейль, привлеченный блеском камня, не заметит его никчемности, к тому же я рассчитывал повидать Мириэль. Завернув камень в лоскут бархата, я направился в храм. Ворота были на запоре. Я постучал, подождал и постучал снова, но никто не вышел. Меня трудно упрекнуть в несдержанности, но тут я разозлился; я шагал взад-вперед перед воротами, останавливался, кричал, гнев все больше овладевал мной, наконец, не в состоянии больше сдерживаться, я полез на стену, цепляясь за стебли растений, которые торчали из нее. Спрыгнув со стены, я прошел через сад, если можно назвать садом столь отвратительные на вид посадки, услышал пение, которое доносилось из углового здания, и кинулся туда. Меня душила ярость, и я намеревался швырнуть камень к ногам Земейля, молча взглянуть на Мириэль и уйти. Но когда я очутился внутри того здания, мне открылось такое зрелище, что мой гнев куда-то испарился. Я попал в пятиугольную комнату, стены которой украшали резные панели слоновой кости. На полу рос черный мох, земля шла под уклон к яме, в которой находился алтарь из черного камня с изображениями Гриауля. На стенах в причудливых железных подставках чадили факелы. Рядом с алтарем стоял Земейль, облаченный в черный с серебром плащ, — смуглый мужчина с ястребиным носом и воздетыми к потолку руками. Он пел какое-то заклинание, а девять фигур в плащах с капюшонами подпевали ему. Мгновение спустя в задней части комнаты отворилась дверь, и я увидел Мириэль, совершенно нагую — на ней было только ожерелье из драконьей чешуи. Ее явно напичкали этой отравой: голова болталась из стороны в сторону, глаза закатились… Я так испугался за нее, что застыл как вкопанный, поверил на миг, будто ничего лучшего я не заслуживаю. Ее положили на алтарь; она, похоже, не сознавала, что происходит. Пение стало громче, Земейль воскликнул: «Отец, скоро ты освободишься!» Потом он перешел на язык, которого я не понимал.

И тут я уловил присутствие Гриауля. Внешне оно никак не проявилось, разве что будто увеличилось расстояние, отделявшее меня от сцены, которую я наблюдал. Я не испытывал ровным счетом никаких чувств, хотя всего лишь секунду назад, как и всю свою жизнь, боялся за Мириэль. Да, я ощутил его присутствие и, глядя на алтарь, понял вдруг, что тут происходит и почему мне надо их остановить. Опасность, о которой меня предупреждал сейчас Гриауль, намного превосходила ту, что непосредственно угрожала моей дочери. Это было нечто древнее, таинственное и ужасное. Я до сих пор помню свое ощущение… Ну вот, я шагнул вперед и окликнул Земейля. Он повернул голову. Я удивился, ибо он всегда относился ко мне с презрением, а сейчас на его лице был написан страх, как будто он догадывался, что ему противостою не я, а Гриауль. Богом клянусь, до той минуты я не помышлял об убийстве, но, когда мы сошлись, я осознал, что должен убить его, и немедленно. Я совсем забыл про камень, который держал в руке, забыл в том смысле, что действовал не думая: замахнулся и швырнул его в Земейля. Камень угодил ему прямо в лоб, и он упал, не издав ни звука. — Лемос наклонил голову и крепче сжал поручень, ограждавший свидетельское место. Я ждал, что те, в плащах, набросятся на меня, но они кинулись врассыпную. Быть может, они тоже ощутили на себе могущество Гриауля. Я пришел в ужас от того, что совершил. Как я уже говорил, знание того, зачем я должен был его убить, стерлось из моей памяти. Так что мне оставалось только мучиться из-за того, что я лишил жизни человека, пускай недостойного, но человека. Я приблизился к Земейлю, надеясь, что он, может статься, жив. Отец камней лежал возле него. Мне показалось, что камень изменился. Я подобрал его и увидел, что он перестал быть полым. В его сердцевине появилось вот это черное пятнышко в форме человека с простертыми к небу руками. — Лемос откинулся назад и вздохнул. — Остальное вы знаете.