Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

— Нет мира для принцессы знакомее мечты,

Нет счастья для красивой. Печальные черты

Терзают зеркала все, что можно ей найти.

Где храбрый и веселый, что смог б ее спасти?…

А дальше слов она не помнила, потому что именно это четверостишье мучило ее и превращало жизнь девушки в пытку. Там было еще что-то про друзей, любовь, про дороги жизни. Эхом всплывали туманные строки о красоте души, способной любить многих и многим дарить свою защиту… Но все — как в тумане. Буря, разрывающая душу Элоранты на части, не давала ей возможности сосредоточиться на смысле этой песни, уловить все нюансы. Она смогла запомнить лишь эти строки — да и то потому лишь, что они приносили боль. Боль и страх, свои и чужие, а еще — власть. Через эту призму смотреть на мир было неприятно, очень тяжело, отвратительно, но другого взгляда судьба принцессе не подарила.

Элоранта чувствовала себя неполной, какой-то половинчатой, будто бы она — лишь часть себя самой. Разбитое целое, расколотое на куски, смешные и нелепые фрагменты души, никак не желающие образовать единую фигуру. Она хотела полюбить, но всякий раз натыкалась на таких вот «принцев». Хотела найти друзей — но встречала лишь «работяг», подобных Амерто, либо этих скользких придворных. Хотела вдохнуть чистый и свежий воздух, почувствовать ветер в лицо, но на ее плечах лежала ответственность за целую империю. Ее империю.

И что делать дальше, Элоранта не понимала. Лишь ночью, во сне, она, как молитву, повторяла одно-единственное слово, мольбу, которую не смогла бы себе объяснить, даже если бы услышала со стороны:

— Афф… Спаси меня! Афф…

Период:

1 472 180 год по внутреннему исчислению Мироздания «Альвариум» —

Бета-вероятность, 1 год рецикла Второй эры по исчислению Творца Творцов.

Расселина, Зал Совета легионов.

Афранташ покинул Расселину вслед за Викторис. Даже и дня, — жалкого дня! — пройти не успело, а советник уже растаял в молочной поверхности зеркала. После этого треугольник рассыпался — пути героев на время разошлись, и этот участок дороги стал ненужным.

Через считанные дни пламя в Бездне стало угасать, и Расселину вновь охватила явственная тревога. Однако вслед за потерей надежды и темным временем в зале совета появился никому незнакомый демон. Высокий и статный, в костюме, будто бы только что побывал в каком-то излишне деловом мире. В его поступи не осталось и следа прежней неуверенности, но вот в глазах застыла старая, набившая оскомину боль.

Арангел Сереми стал правителем Расселины на существенно более долгий срок, нежели Арн, Тарведаш или Афранташ, однако его история — это не история пути. По крайней мере, пока… или уже. Арангел был больше, чем просто демоном, но при этом в душе он оставался именно демоном. Со своей историей, своими внутренними силами, противоречиями, ошибками и долгом, но только лишь демоном. Дальше он не пошел и идти не собирался. Для него принятая судьба была очевидна и единственно возможна. Как выход, спасение или искупление. Впрочем, быть может, когда-нибудь все изменится и для него…

— Арташ! — Это слово было единственным, которое произнес он, увидев последний осколок зеркала на полу покоев верховного демона. Каким-то чудом он пролежал здесь в неприкосновенности почти 28 000 лет…

Вновь наступила тишина. И только слабое эхо, вырвавшееся из Бездны, откликнулось демону: "Забыто…".

Глава 2 "Направления"

1 472 180 год по внутреннему исчислению Мироздания "Альвариум".

Расселина, личные покои лорда Тарведаша.

Разговор Афранташа с зеркалом начался не с оскорбления, не с обвинения, не со взрыва гнева и не с тягучей грусти, что можно было бы предположить по его душевному настрою. Князь просто остановился у зеркала и долго смотрел на мутную, уже совершенно блеклую поверхность. Мутная и блеклая, как та пелена, что наползает на его глаза, когда грустно, и тоскливо, и одиноко… Как перед смертью. Кажется, зеркало умирало, и остановить этот процесс невозможно. Да и стоит ли? Свою роль оно почти выполнило и вряд ли мечтало теперь о чем-то большем, нежели покой… О, Бездна, и откуда только он все это теперь понимает?! Кто дал простому демону дар и проклятье знать о движениях души? Да к тому же души предмета!

— Здравствуй, друг моего друга, — усмехнулся Люцифер и прикоснулся к зеркалу открытой ладонью. То всколыхнулось, но яснее от этого не стало. Мутная поверхность ничего не отражала: она оставалась темной и, с виду, совершенно мертвой. Но Афранташ знал, что толика силы в поверхности Врат осталась, и именно ее вызывал к жизни своими словами.

— Сегодня я понял, каким именно образом Тар получил власть над временем. Его дочь, считанные минуты назад прошедшая сквозь твою поверхность, подала мне неожиданную идею. Она говорила о ключе созидания и упомянула строки древнего манускрипта.

От зеркала повеяло заинтересованностью. Манускрипт — это любопытно… Само слово, означающее "написанное от руки". Ведь так важно, когда Слово принадлежит чей-то руке — оно может очень многое рассказать о своем создателе. Не то, что зеркало, которое только отражает… Впрочем, нелепо было бы предположить, что оно удивлено и замерло в предвкушении нового знания. Скорее, открытия по ходу беседы с разумным предметом делал сам Люцифер. Поверхность впитала в себя подаренную частичку души Тара еще в тот день, когда тот создал само зеркало, а теперь эта часть постепенно перетекала обратно в душу владельца. Однако по той же причине оно сейчас заинтересовалось словами Афранташа, ведь Астерот готов был выложить и душу целиком, лишь бы заставить друга хоть что-то понять!

— Итак, как же именно разум и душа способны созидать миры и иные силы? Как они соотносятся друг с другом? Одной лишь верой ничего не сотворишь: вера способна поддержать на пути и не дать отклониться в сторону, но для творения необходима существенно большая сила… Вполне конкретная, точная, взвешенная и полностью осознанная.

Зеркало замерло. В покоях повисла напряженная тишина, нарушаемая лишь постукиванием пальцев Афранташа по неведомо как сохранившейся в горячем воздухе Расселины дубовой столешнице. Зеркало молчало, затем слегка всколыхнулось, дав знак старому демону продолжать.

— Хорошо. Можно предположить, что дело в разнице между разумом и верой, между пониманием и надеждой, между предчувствием и уверенностью. По всей видимости, необходимо нечто более твердое, нежели просто смутные ощущения или пространные логические заключения на пустом месте, чтобы принять эту силу и ее дары.