Вадим Проскурин - То что не должно происходить

Это потом мне объяснил врач, а тогда, как только я услышала, что мама любит меня, я то ли упала в обморок, то ли еще что-то, я не помню. Я очнулась в пустой палате, на кровати-каталке, у меня страшно болела рука после инъекции, мне показалось на секунду, что я тоже заболела, я захотела закричать, но не смогла. Меня начало трясти, я скатилась на пол, прибежала сестра, мне вкололи успокоительного, и я проснулась только следующим утром. Со мной говорил врач, его звали Михаил Ахмедович, только он был совсем не похож на хача, он был похож на того придурка из рекламы жвачки. Он был очень добрый, спокойный, он мне все объяснил, но я и сама знала, что коровье бешенство не передается от человека человеку, что активная стадия никогда не длится больше недели, а обычно она заканчивается гораздо быстрее, что потом наступает общая заторможенность, иногда она переходит в паралич, а иногда нет, и уже сейчас моя мама спит, и я могу на нее посмотреть, а я зарыдала, мне было страшно смотреть на нее, и я больше никогда ее не видела.

Михаил Ахмедович долго поил меня чаем, он почти успокоил меня, но ему было неудобно, он все время смотрел на часы, ему надо было куда-то идти, но он не мог оставить меня в таком состоянии. Наконец, я собралась с силами, попрощалась и ушла. Мне показалось, что он почувствовал облегчение. Я вышла на улицу и поняла, что не знаю, куда идти – квартира опечатана после дезактивации. Наверное, в медицине предусмотрена какая-то процедура для таких случаев, до сих пор не знаю.

Ко мне подошел незнакомый мужчина в дорогом костюме и попросил сесть к нему в машину. Мне было все равно. Я подумала, что сейчас он меня изнасилует, а потом убьет, а потом мне будет совсем все равно. Я пошла за ним, как сомнамбула, и села в машину, это оказался почти новый ландкрузер, но я этого не заметила. Я сидела и смотрела в одну точку, а он все говорил и говорил. Я удивилась, почему он не нападает, и прислушалась к тому, что он говорит, и попросила его начать сначала. Он удивился и чуть-чуть разозлился, но потом понял, что я вовсе не издеваюсь над ним, и начал сначала.

Оказалось, что мой папа вовсе не охранник, а бандит. Оказалось, что этого человека зовут Станислав Сергеевич, но я могу звать его Борманом, это его погоняло. Я сначала не поняла, что такое погоняло, я подумала, что он имеет ввиду фамилию, и сказала, что он не похож на еврея. Он долго смеялся, а потом сказал, что погоняло – это прозвище. Он сказал, что мой папа был не слишком хорошим бандитом, но семья все равно поможет мне, потому что мне сейчас очень тяжело, а помогать тем, кому тяжело – святой долг каждого приличного человека. Меня повезли на какую-то дачу, я жила там с неделю, пока немного не пришла в себя.

Я думала, что меня обязательно изнасилуют, но никто меня не трогал. Все обращались со мной очень бережно, особенно проститутки, их там постоянно жило человек пять, они постоянно менялись, но не исчезали навсегда, а через какое-то время появлялись снова. Они все были такие добрые.

Потом Борман сказал, что я должна отписать квартиру семье, что вроде как по понятиям это квартира семьи, а папа ее вовсе не купил, а ему ее купила семья, и несправедливо, что квартира больше семье не принадлежит. Я не возражала, мне было все равно. Приехал нотариус, я подписала какие-то бумаги, и жизнь пошла дальше. Я тогда много пила и курила травку, и жизнь шла будто в тумане. Одна девчонка даже предложила мне героин, она уколола меня, но я тут же вспомнила больницу и как мне кололи димедрол, я разозлилась и расплакалась, и прибежал Карабас-Барабас, он там был главный охранник, он добрый и смешной, это только погоняло у него такое, он отругал эту девицу, даже ударил ее два раза, а потом он успокаивал меня, носил на руках, и убаюкивал, как ребенка. Больше я никогда не кололась. Наверное, если бы не больница, я бы села на иглу.

Потом я захотела жить дома, мне показалось, что семья делает мне так много хорошего, что мне неудобно жить на всем бесплатном и ничего не делать. Я сказала Борману, что очень ему благодарна, но хочу вернуться домой, а он смутился и сказал, что в этой квартире мне больше жить нельзя, и что я сама не захочу там жить. Я обиделась и потребовала, чтобы меня туда отвезли. Карабас-Барабас отвез меня туда, там жили какие-то азербайджанцы, я потом поняла, что они делали наркотики, и я действительно не смогла там жить. Не из-за азербайджанцев, а потому что сразу вспомнила маму. Здесь она спала, здесь она сидела, когда смотрела телевизор, эти цветы она очень любила, поливала и расстраивалась, когда они засыхали или их листья покрывались какой то болезнью. Я расплакалась, и Карабас-Барабас отвез меня обратно. Я жутко напилась, и все равно плакала весь вечер. Ночью Карабас-Барабас меня трахнул. Не помню, как это было, я была слишком пьяна, но думаю, что это было не так уж и плохо, он вообще добрый и заботливый. Только какой-то… дерганый, что ли, как все бандиты.

Борман сказал, что подобрал мне комнату неподалеку от моей старой квартиры и что я могу там жить. Эта комната была в большой пятикомнатной квартире, а в других комнатах был бордель. Сначала я не работала, семья платила мне, как говорил Борман, пенсию. А потом я начала работать, не из-за денег, скорее из любопытства. И еще мне так нравились мои соседки, они были такие хорошие девчонки, я хотела быть среди них своей, мне было неудобно, что они постоянно подкармливали меня всякими деликатесами, дарили дорогие подарки, я хотела быть такой же самостоятельной, как они, а не сопливой девчонкой. Я несколько раз потрахалась за деньги, а потом об этом узнал Борман, всех страшно изругал, и перевез меня в другой бордель, где работали малолетки.

Так и пошло – днем я ходила в школу, а вечером ложилась в постель. Меня пользовали нечасто, этот бордель был не то чтобы элитный, но и не самый дешевый, семья следила за тем, чтобы девочки не теряли товарный вид. Каждый шестой день у меня был выходной, я ходила на дискотеки, однажды накопила отгулы за два месяца и съездила в Турцию еще с одной девчонкой из наших. Платили мне хорошо, денег хватало, в субботниках я не участвовала, наверное, из-за того, что Борман сам меня трахал время от времени. Потом семья открыла виртуальный бордель, и с тех пор я работаю там. Я вернулась в свою квартиру, я по-прежнему вспоминаю маму, но более отстраненно, теперь я редко плачу, когда думаю о ней.

Ни в школе, ни в университете о моей работе никто не знает. То есть, я так думала. Сейчас – не знаю… в общем, мне на это наплевать. Я сама не знаю, зачем учусь, скорее всего, я так и буду проституткой, пока не состарюсь или пока не выйду замуж за миллионера. Такое бывает, причем чаще, чем думают. Наверное, мне придется отчислиться. Ну и черт с ним.