Владимир Русанов - Мести не будет

— Я, пожалуй, за спинку кровати ухвачусь, — придумал наконец пан Бутля. Взялся двумя руками за спинку ближайшей кровати и открыл рот пошире.

Ендрек сразу разглядел больной зуб. Почерневший, десна рядом опухла и покраснела. Да и на ощупь, наверняка, горячая. Только щупать смысла нет, и так понятно. Второй коренной. Хорошо что нижний, с верхним было бы еще тяжелее бороться.

Студиозус вздохнул и сунул клещи пану Юржику в рот.

Странную компанию, заглянувшую в «Свиную ножку», пан Войцек приметил сразу же. Да и не кишел шинок посетителями, чтобы не обратить внимания на десяток вооруженных людей.

Впереди неторопливо вышагивал низкий круглолицый шляхтич с такой короткой и толстой шеей, что казалось — голова сидит прямо на плечах. Больше всего он походил на молодого бычка, так и норовящего подцепить на рог что-нибудь или кого-нибудь. На голове у шляхтича красовалась лохматая шапка серого меха — такие здесь, на юге, зовут кучмою — с тремя фазаньими полосатыми перьями. Поверх темно-вишневого жупана он набросил лазоревый кунтуш, новый и весьма опрятно выглядевший. Из-под полы кунтуша выглядывала посеребренная рукоять сабли. Тоже не дешевка, сотнями изготавливаемая в оружейнях по коронному заказу. Наверняка работа хорошего мастера.

Следом за ним вышагивал, как аист, разыскивающий на болоте лягушек, высокий и худющий старик, одетый в темно-коричневый мятель, полы которого едва не волочились по земле, и пелеус болотно-зеленого цвета. Редкая седая борода не скрывала синюшных, брезгливо сжатых губ.

Замыкали шествие восемь порубежников. В том, что это именно хоровские порубежники, у пана Войцека не возникло ни малейших сомнений. Такие кривые легкие сабли и короткие, сильно выгнутые луки он уже видел у отрядников пани Либушки Пячкур. От очеретинских порубежников местные, жорнищанские, отличались лишь более потрепанной одеждой и суровым выражением лиц. Чувствовалось, что жалованием их тут не балуют.

Шляхтич в кучме подошел к столу и учтиво поклонился пану Войцеку.

Старик, коротко кивнув, направился сразу по лестнице на верхний этаж. Двое стражников последовали за ним.

Пану Шпаре ничего не оставалось, как подняться с лавки и ответить поклоном на приветствие.

— Пан Войцек Шпара, если не ошибаюсь? — хрипло проговорил круглоголовый, поправляя рыжеватый ус.

— Ис-стинно так, пан... — запнулся Войцек, ибо имени нового знакомца не знал.

— Пан Лехослав Рчайка, сотник жорнищанский, — отвечал шляхтич. — Позволишь присесть, а, пан Войцек? — Впрочем, пан Лехослав уселся на место Ендрека, не ожидая соизволения.

Присел обратно и пан Шпара.

Оставшиеся порубежники заняли стол в самом темном угле шинка, а хозяин «Свиной ножки», начавший кланяться, едва завидел новых гостей, наконец-то остановился и бросился за пивом. Краем глаза пан Войцек заметил и намотал на ус, что за деньгами никто из порубежников не полез.

— Горелки! — крикнул пан Рчайка и прищелкнул пальцами. Похоже, привык, чтоб его приказания исполнялись мгновенно.

Шинкарь, оставив жбан с пивом на столе порубежников, метнулся стрелой, и не успел бы монашек прочитать «Господи, радуйся...», как перед Войцеком и Лехославом уже стояли пузатые глиняные чарки. Вырвав зубами затыкавшую горло бутыли кочерыжку, шинкарь сноровисто разлил горелку по чаркам.

— За братство северных и южных порубежников, да сгинут проклятые «кошкодралы», хоть желтые, хоть рыжие, хоть серо-буро-пошкарябанные! — провозгласил жорнищанский сотник.

Пан Шпара хмыкнул, но чарку поднял, чокнулся с паном Лехославом и выпил. Скривился. Горелка в «Свиной ножке» шибала такой сивухой, что конь, вдохнув, околеет.

Пан Рчайка вновь щелкнул пальцами, и застывший с бутылью в руках шинкарь немедленно повторил.

— Может, без слуг поговорим, Войцек Меченый, пан сотник богорадовский? — сощурился местный порубежник.

— Лекса — н-н-не слуга, — привычно ответил пан Войцек.

— Да ну?

— Н-ну да.

— А кто же, ежели не секрет, конечно?

— Боевой т-т-товарищ и односум, — твердо произнес Шпара.

— Вот как? — Пан Рчайка скептически приподнял бровь, словно намереваясь сказать: с каких это пор шляхтичи простолюдинов односумами кличут, но смолчал.

— К-как есть.

— Хорошо. Кто бы спорил, а я не буду. Щур, чарку односуму пана Войцека!

Шинкарь бросился к стойке, едва не опрокинув попавшуюся на пути лавку, вернулся и поставил чарку перед Лексой. Налил из бутыли.

— Теперь твое слово, пан сотник богорадовский! — Лехослав взялся толстыми пальцами за чарку.

— Я д-давно не со-отник. В Б-б-богорадовке нынче другой сотник, — ответил пан Войцек., но чарку поднял. — За мир и счастье всех П-прилужан, Великих и Малых.

Пан Лехослав скривился, будто услышал нечто оскорбительное для себя, однако выпил. Лекса сморщился, только поднес горелку ко рту. Конечно, с его выпивкой она ни в какое сравнение не шла. Хоть бы не поленился шинкарь Щур через угольки березовые пропустить — дух сивушный отобрать. Впрочем, что ему переживать? И такую выпьют. На окраинах Прилужан народ непритязательный живет. Лекса шумно выдохнул и тоже выпил.

— А за погибель желтых «кошкодралов» выпить не желаешь? — Лехослав закусил холодной галушкой и перевел вопросительный взгляд с пана Шпары на шинкаря. Тот поклонился в пояс и убежал. На сей раз, надо полагать, за закуской.

— Я кому погибели желаю, — медленно, растягивая слова, ответил пан Войцек, — того стараюсь повстречать и саблей либо кончаром приголубить. И кое-кто в Выгове моей стали еще отведает. А пьют горелку и орут по шинкам «На погибель!» пускай шпендики дешевые, которые и боя-то настоящего не видали ни разу.

Лехослав насупился:

— Я разумею, у вас там суровая жизнь на берегах Луги. Так и мы тут не девок по сеновалам тискаем. Сабельки заржаветь не успевают.

— Т-так я и не говорил, что хоровские порубежники хуже наших.

— А к чему тогда, пан Войцек, ты про шпендиков заговорил?

— А п-потому как много таких по шинкам встречал.

— Ну и?..

— Да н-н-ничего.

Пан Лехослав задумался, опустил вниз голову, словно намеревался забодать собеседника. Молчал он долго. Водил пальцем по столу, собирая в горку хлебные крошки. Потом решительно придавил собранное ногтем и поднял взгляд на малолужичанина:

— Значит, смерти желтым «кошкодралам» ты не желаешь?

— Же-е-елаю, но не всем.

— Почему?

— П-потому... Есть среди них и хорошие люди, и честные воины. А дерьма и среди наших, б-б-бело-голубых, хватает.

— Во как! — Пан Рчайка полез пятерней под кучму. — Где-то я такие речи уже слышал. Ладненько! — Он махнул рукой. — Еще по одной?