Лада Лузина - Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1

Справа объявился лесок. По ветке разлапистой ели проскакала пегая белка, еще не успевшая сменить зимнюю шубку. В глубине, меж деревьев, Катерине померещились волчьи глаза. Но лошади шли мерным шагом, не проявляя беспокойства.

«Конь, как и всякий зверь, чует ведьму и страшится ее. Но коли ты зачтешь заговор Матери, конь станет тобой и будет послушен», — всплыла в памяти Дображанской строка из Машиных записей. Почерк «кузины» был четким и ровным. Однако спрятавшийся за круглобокими буквами смысл Катя так и не смогла уяснить.

— Итак, о Боге и божьем помазаннике… — заговорила Акнир. — Что если объединить его с нами! — юная ведьма вернулась к роли надменно-насмешливого, восседающего на ко́злах верховного божества.

— Ты о царе? — и с каждым новым ее перевоплощеньем, Катя доверяла той все меньше и меньше.

Впрочем, утопическое предложение объединиться с последним Романовым Дображанскую покуда не взволновало нимало.

«Моя мама погибла, оттого что верила в вас!»

Вот те раз… При чем тут они? Во что верила мать Акнир, Киевица Кылына? Что им удастся объединить Небо с Землей? И не была ли эта внезапная дерзостная истерика деланной, а выхлопнувшая оговорка — намеренной? Такой же, как случайно оброненная в спешке тетрадь с формулой Бога, прочитав которую, Маша заболела идеей спасти мир. В свое время они слишком недооценили Акнир, посчитав ее истеричной малолеткой. И прошлый опыт подсказывал, если юная ведьма показывает им свою слабость — это означает одно: она пытается от них что-то скрыть.

Или заманить их в ловушку.

«Собрать армию, объединится с царем… К чему она ведет?»

— Насколько я знаю, — сказала Дображанская, и впрямь проштудировавшая за ночь «Историю революции», — в данный момент Николай ІІ в Могилеве, в Ставке Верховного Главнокомандования. 8 марта по нашему стилю царя арестуют. Перевезут в Царское Село, еще куда-то, затем расстреляют…

— Верно мыслите, Катерина Михайловна. Большевики расстреляют помазанника божьего. Снесут ваши церкви. Будут распинать ваших монахов на воротах монастырей. Если бы слепые заранее знали…

«Вот она и сорвалась… Слепые», — подумала Катя.

— Но они не знают, — сказала она.

— Еще одна верная мысль. Люди не знают. Но мы-то знаем! Кто мешает нам рассказать им об этом?

— Кому? — с сомнением спросила Даша.

— Всем. Всем! На то и существует масс-медиа!

— Допустим, — сказала Катя, хотя видела в сем допущении массу огрехов. — Но кто сейчас нам поверит?

— И снова «в десятку». Ведь в сей час царь в безопасности! Все знают, где он. Но если никто не будет знать, где он, если Николая похитят… — Акнир азартно тряхнула поводьями. Но лошади вдруг заупрямились: занервничали, затанцевали.

— Похитят царя? — заинтриговалась лжепоэтесса.

— Всю семью: царя, царицу, цесаревича, великих княжон и их собак впридачу! — Ведьма больно хлестнула коней витым кнутом.

И вздрогнула всем телом.

«Конь станет тобой…»

— Кто их похитит? — Катя вцепилась глазами в Акнир.

Нет, не лошади — нервничала сама юная ведьма! Кони выдали ее. Вовсе не двойка вороных — что-то внутри Акнир сопротивлялось, не желая двигаться дальше.

— Кто их похитит? — нетерпеливо воспроизвела Даша Чуб.

— Мы, — улыбнулась Акнир.

— Мы?!!! — изумилась лжепоэтесса.

Катерина взглянула на мужика, сидевшего на сиденье напротив. Но дезертир, углядевший Бога в облике той, кого мгновенье тому собирался насиловать, смотрел на Катерину Михайловну отрешенно-восторженным взглядом уже не бесноватого — блаженного. И прозвучавшее с ко́зел криминальное предложение похитить царя не произвело на него никакого воздействия.

— То есть ты предлагаешь, — проговорила Дображанская, все еще не теряя надежду, что порядком ослышалась, — похитить всю августейшую семью? Нам? Троим? Как ты это себе представляешь? Мы трое перебиваем охрану и силой увозим семь человек?

— Почему силой? Они поедут по доброй воле. Достаточно вспомнить, куда мы его повезем.

— Куда?

— В Киев — мать городов русских! Где живет мать царя, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Царь поедет в Киев к маме, — завершила Акнир. — Дело за малым: уговорить ее заранее передать сыну письмо, предупредив о нашем появлении и оговорив точную дату.

— А я полагаю — за большим, — сказала Катя. — В принципе ее уговорить.

— Да уж. — Ведьма снова тряхнула поводьями, призывая непокорных коней ускорить шаг. — Вы, Катерина Михайловна, предпочли расти вширь, а не вверх. И широты взяли немерено. Однако в высший свет вам пути нет.

— Ну, можно найти способ…

— Не сомневаюсь, способ вы купите. Толку? Вдовствующая императрица все равно будет смотреть на вас на аудиенции сверху вниз.

— Она на любого так будет смотреть. Даже на своего сына царя. Она дама с характером, — аттестовала царицу лжепоэтесса.

— Есть люди и покруче царя, — оповестила их Акнир.

— Кто ж это? — оживилась Изида Киевская, в тайне надеясь услыхать свое имя, — вдруг вдовствующая императрица, бывшая датская принцесса Дагмара, обожает ее стихи.

— А что если Отрок Михаил объявит, что хочет видеть императрицу? — Акнир обернулась.

Катя помолчала, глядя туда, куда убегала нитка дороги. Она поняла, отчего так нервничает шестнадцатилетняя ведьма…

— Так значит, — сказала она, — мы едем к нему. В Дальнюю Пустынь. Ох, и худо ж нам будет…

Глава четвертая,

в которой мы узнаем и вторую причину

И из одного того, что рациональная Катя и не подумала опровергать самоуверенное заявленье Акнир, вам, читатель, должно быть понятно, кем был светлый Отрок на Киеве.

Киев богомольный, Город ста церквей Златоглав, издавна любил своих юродивых. Киев знавал их немало…

Киев ценил проживающего в глухой Китаевской пустыни юродивого чудотворца Феофила, к пророческим предсказаньям которого прислушивались даже цари. Киев хранил память о юродивом Иване Босом, жившем некогда под Андреевской церковью. Двухэтажный каменный дом, поместившийся в основании храма, Божий угодник превратил в богадельню для нищих и странников. Незнакомцев, приходивших к нему, юродивый сразу называл по имени, точно угадывая всю их судьбу. Больных — излечивал святою молитвой. Заблудшим помогал наставлениями. И на деньги, что давали за его предсказанья богатые, Иван, ходивший круглый год босиком, ежедневно одевал и кормил пятьсот человек.

Киев лелеял блаженного идиота Федота двенадцатилетнего оракула, чьими устами, произносившими бессвязные слова, с киевлянами говорила сама их судьба. И хотя газеты упрекали мальчонку за то, что его сеансы стоят десять-двадцать рублей серебром, слава ясновидящего идиота росла вместе с ценой… Ибо от века жители Столицы Веры и Столицы Ведьм почитали божьих безумцев и святых людей выше гадалок, спиритов и предсказательниц.