Джудит Тарр - Замок горного короля

— Но это запрещено.

— Кем? — Жрица остановилась прямо перед ним; птица на ее плече не шевелилась, поблескивая глазами. — Кем, Моранден? Жрецами жгучего Аварьяна и королем, который стал его марионеткой. Он отдал дочь Солнцу, тогда как по давнему обычаю она должна была уйти во Тьму. Но в конце концов богиня получила ее кровь.

— В таком случае богиня может быть довольна.

— Боги никогда не бывают довольны.

Спина Морандена напряглась.

— Значит, я еще раз сыграю Юного Бога, но это будет лишь подобием ритуала. Я предпочел бы, чтобы ты предупредила меня.

Конечно же, эта женщина была леди Одия, еще более великолепная, чем утверждали ходившие о ней слухи. Казалось, она разрывается между яростью и горьким смехом.

— Ты прекрасный образчик мужчины, дитя мое, и весьма по вкусу госпоже. Но ты глупец. Как я уже сказала, ты еще раз сыграешь роль Бога. Затем отречешься в пользу другого. Другой пройдет полный древний ритуал.

— И умрет в его процессе, — резко сказал Моранден. — Мне это не нравится, мать. Было время, когда каждый девятый год на благо племени умирал молодой человек, и, возможно, племени от этого была польза. Сам я в этом сомневаюсь. Расточительство есть расточительство, даже во имя богов.

— Глупец, — сказала леди Одия.

Черная птица снова переместилась. Ее когти вцепились в плечо Морандена. Клюв щелкнул возле уха принца, который стоял не двигаясь, не дыша, почти потеряв все свое высокомерие.

— Жертва никогда не бывает расточительством. Особенно когда она может купить расположение богини.

— Это убийство.

— Убийство, — эхом отозвалась птица, насмехаясь над ним. — Человек, ты хочешь быть королем?

— Я хочу быть королем, — ответил Моранден, и это было далеко не трусостью — говорить спокойно, когда на плече расселюсь подобное кошмарное создание. — Но какое это имеет отношение к…

Птица легонько клюнула его около глаза. Голова принца дернулась, рука взлетела вверх.

— Человек, — сказала птица, останавливая его руку на полпути, — ты хочешь быть королем. Что бы ты отдал за трон?

— Что угодно, — скрипнул зубами Моранден. — Все на свете. Кроме…

— Кроме, человек?

— Кроме своей чести. Мою душу, — сказал он, — можешь взять. И даже жизнь, если необходимо.

— Богине ничего этого не надо. Она требует лишь одного: отдай ей сына твоей сестры.

Моранден должен был догадаться, чего потребует эта тварь. И все же он стоял словно оглушенный, лишившись дара речи.

Его мать заговорила мягко, почти нежно:

— Отдай ей мальчишку. Отдай ей существо, которое ты ненавидишь больше всего на свете, того, кто похитил у тебя твой трон и королевство и не дал взамен ничего, кроме презрения. Позволь ему захватить твое место еще один раз, позволь ему умереть за тебя. И тогда ты будешь королем.

Моранден крепко зажмурился, рот его открылся в полукрике, полувсхлипе.

— Нет!

Птица сжала когти на плече принца так, что на нем проступила кровь. Он не обратил на боль никакого внимания.

— Я получу трон, и вполне возможно, что для этого мне придется убить маленького бастарда. Но не таким способом. Не крадучись во тьме.

Одия выпрямилась во весь свой рост.

— Крадучись, Моранден? Так вот как ты меня представляешь? Вот как ты рассматривал всю свою жизнь в поклонении? Неужто я родила вероотступника, который всех нас погубит?

— Я воин, а не женщина и не жрец. Я убиваю днем, когда люди могут это видеть.

— Зато он — жрец! — воскликнула некоронованная королева. — Он колдун, прирожденный маг. Пока ты будешь болтать о чести и войне, он колдовством заведет тебя в тень, которую ты так презираешь, и уничтожит тебя.

Но Моранден был непреклонен.

— Пусть так. По крайней мере я умру с незапятнанной честью.

— Честью, Моранден? Разве это честь — кланяться ему? Неужели ты умрешь его рабом, ты, единственный сын короля Янона? Неужели ты позволишь ему поставить ногу тебе на шею?

— Я не могу… — У Морандена перехватило дыхание, он почти рыдал. — Это подлость. Продать… даже… этого… предать собственную кровь.

— Даже чтобы стать королем? — спросила птица.

— Я предназначен стать королем! Я рожден…

— И он тоже.

Губы Морандена сжались от гнева.

— Он могущественнее тебя, — сказала птица. — Он тот, о ком пророчествовали: Солнцерожденный, король-бог, который приберет к рукам весь мир и обратит все человечество к поклонению Аварьяну. По сравнению с ним ты всего лишь тень, пустой хвастун, который смеет воображать себя достойным трона.

— Он незаконнорожденный, — с неожиданной злобой прошипел Моранден.

— Он Сын Солнца.

Моранден скрипнул зубами.

— Хотя он чужеземец и выскочка, весь Янон воздает ему почести. Народ учится его любить; животные выслуживаются перед ним; даже камни склоняются под его ногами. О нем говорят: Повелитель, король, император, богом зачатый, принц утра…

— Я ненавижу его, — прорычал Моранден. — Ненавижу…

Клюв птицы щелкнул, крылья расправились.

— Когда мы его получим, — сказала она, — ты станешь королем.

Моранден воздел к небу кулаки.

— Нет. Если он тебе нужен — добудь его сама. Но делай это быстро, или я его заполучу сам. По-своему, и никак иначе. Или я умру. И да будут прокляты все твои предательские трюки!

Птица резко, злобно ударила его в скулу, вонзив клюв глубоко в плоть, до самой кости. Голова Морандена откинулась. Птица прыгнула в воздух.

— Проклят! — крикнула она. — Проиграл и проклят!

Лес заполнился хлопаньем крыльев и гомоном голосов, острыми когтями и холодными издевательскими взглядами. И над всем этим звучал серебристый женский смех, столь же прекрасный, сколь и ужасный.

Вадин отшатнулся и выпрямился. Вокруг него неясно вырисовывались силуэты огромных древних деревьев, скрывающих присутствие богини. Ветви царапали его, корни вздымались под ногами; сучья кололи лицо, прогоняя его. Вадин отбивался от них, действуя беспорядочно, но в то же время с полубезумной целеустремленностью.

Руки сражались с пустотой. Он больно ударился о камень. Сладостный запах цветов, более крепкий, чем вино, чем дым мечтаний, заполнил его мозг. Вадин пошатнулся.

Постепенно его разум прояснился. В окружающем алтарь пространстве не осталось ни птиц, ни жрецов в рясах, ни богини во плоти смертной женщины. Близко от него, почти у самых его ног, лежало то, что они выбросили за ненадобностью. Лицо этого человека было кровавой маской.

Вадин опустился на одно колено рядом с Моранденом, краем плаща отер кровь. Принц не шевельнулся и не издал ни звука. Один его глаз слепо уставился в небо, другой терялся в алом потоке.