Танит Ли - В поисках Белой ведьмы

Глава 3

Когда я ушел из Рощи, красно-кирпичное солнце опускалось за черепичные крыши в далекое болото на западе.

Бар-Айбитни на закате окрасился новым цветом — лихорадочно, мрачно мерцали черепичные крыши и оштукатуренные разноцветные стены. В высоких молельных башнях Пальмового квартала жрецы пламени пели гимн огненному солнцу Масримаса.

У стены Рощи слонялся какой-то человек. Увидев меня, он поклонился и коснулся пальцами груди — так масрийцы приветствовали религиозных иерархов. — Блистательный господин, мой хозяин послал меня умолять вас нанести ему визит. Его дом — ваш дом, он даст вам все, что вы пожелаете, если вы избавите его от мучений.

— Что за мучения?

— Камень, ужасный камень в мочевом пузыре.

Фунлин, богатый купец, которого обещал мне Лайо, решил, наконец, рискнуть.

Я сказал, что пойду с этим человеком, управляющим Фунлина, и велел ему проводить меня.

Если бы кто-нибудь наблюдал за нами, милое зрелище предстало бы перед ним: по улице не торопясь идет молодой высокий щеголь в сопровождении трех разодетых корабельных офицеров, похожих, тем не менее, на разбойников, и шести грязных хессеков, похожих на полоумных. Не было бы удивительным, если бы перед нами закрыли ворота, однако все-таки этого не случилось.

Дом был расположен в фешенебельном квартале города ближе к Стене Храгона и к Пальмовому кварталу. В саду с черными стрижеными деревьями высился особняк, украшенный лепниной и изразцами на фронтонах, опираясь на позолоченные колонны, украшенные резьбой и напоминающие ствол пальмы. Узкая полоска бассейна смягчала дневную жару. Фонтан представлял собой льва из белого камня, глядящего в воду. У него были женские груди и орлиные крылья, а из окруженных бородой губ, сложенных трубочкой, как будто он собрался свистнуть, вылетала сверкающая струя воды, и это было единственным движением и единственным звуком в тишине.

В окнах особняка не было света.

Фигура, закутанная в покрывало, открыла нам дверь и зашлепала впереди нас по полу маленькими босыми ногами.

Управляющий попросил моих слуг остаться внизу и повел меня вверх по лестнице на второй этаж. Пока мы здесь ожидали возвращения девушки, он сказал мне:

— Простите, господин, за плохое освещение. Это причуда моего хозяина.

— Почему?

Казалось, вопрос его озадачил.

— Это касается старой веры, — сказал он. — Я прошу прощения. Мы думали, вы посвящены в хессекскую веру.

— Я похож на священника? Я не жрец. Но ведь это масрийский дом.

— Отчасти, господин. Тем не менее когда человек в отчаянии, он обратится куда угодно. Но если вы сами не придерживаетесь масрийского канона…

— Я чужестранец, — сказал я. — Расскажите мне о старой вере.

Прежде, чем он ответил, что-то промелькнуло в моем мозгу, какой-то намек, воспоминание о разговоре на борту корабля. Старая вера… Темнота, противопоставленная яркому свету Пламени, солнце и факел — символы Масримаса, нечто темное и мистическое, заплесневелая пыль с гробницы древнего хессека.

— Я сам, — сказал твердо этот человек, чувства и разум которого противостояли сомнениям, оставшимся, казалось, только в костях. — Я сам не верю в эти предрассудки. Я тоже масрийской крови, и если бы я склонялся к какому-нибудь богу, это был бы Повелитель пламени. Это ясно. С другой стороны, это распространено в старом городе на болоте. Бит-Хесси… Вы знаете, что после заката даже джердиеры туда не заходят?

— Скажите, а как зовут этого бога хессеков? Я думаю, они поклоняются океану, или чему-нибудь еще в этом роде.

— Да, господин, — сказал он. — Но это не бог. Это — его антипод. Я лучше помолчу. Я и так сказал слишком много. Понимаете, мой хозяин Фунлин в отчаянии обратился к этому, но основ не понимает. Говорят, надо быть чистокровным хессеком, чтобы заниматься этим… Вот и девушка идет, господин.

Он оборвал разговор, и закутанная в покрывало служанка вбежала на своих мышиных ножках и прошептала, что хозяин почтительно просит меня войти.

Там было очень темно. Я прошел в другую дверь, остановился в темноте.

Я услышал чье-то дыхание — резкое от боли и возбуждения или от страха. Внутренним взглядом я увидел его страх — этого когда-то толстого, а теперь кожа да кости человека с болью в боку и смертью в уме.

— Успокойтесь, — сказал я. — Я чудотворец Вазкор, я пришел исцелить вас.

На подставке стояла лампа. Я подошел к ней, снял стеклянный колпак и положил на нее руку. Я умел сделать так, чтобы энергия, плавно поднявшись во мне, могла зажечь фитиль и заставить его гореть. Фунлин задержал дыхание. Пламя занялось, разбрасывая блики света по стенам, когда я закрыл его стеклом.

Теперь я мог его видеть. Он лежал в кресле, моргая, и смотрел на меня. Его завитый парик был прошит серебряной нитью, край его одежды отделан серебром, на пальцах перстни. Лицо ею было бритым. Я видел, что он отдал бы мне все за один час без боли. Здесь я мог получить плату.

— Я пробовал нескольких — никому не удалось. Я много на них истратил.

На тебя, возможно, тоже зря потрачусь, несмотря на твой фокус с лампой, — он смотрел на меня с унылой злостью. — Ты совсем мальчик.

— Это ваша болезнь заставляет вас забываться. Я избавлю вас от нее, а потом обсудим наше дело.

Я возложил на него руку и сразу почувствовал камень, «увидел» его ладонью, он был как черный узел на белой ветке. Я подумал: «Это я тебе сегодня оставлю. Уберу только боль, пока не получу то, что мне надо». Богач Фунлин застыл. Он схватился за подлокотники кресла и молчал, чтобы увериться.

— Она… отпустила, — сказал он. Его лицо выражало страстную просьбу.

— Вы еще не излечены, — сказал я. — Это на завтра, если вы мне заплатите.

Он вздохнул и закрыл глаза.

— Даже за это, — сказал он, — я бы тебя вознаградил. Во имя Пламени, как это приятно. Если ты сможешь меня вылечить, назначай свою цену.

Я коротко расспросил Кочеса об этом купце и был хорошо подготовлен.

— Назову свою цену. Десять мер золота, взвешенных по рыночным меркам, пятнадцать мер серебра. А также небольшая доля в ваших делах — пшеница и виноградники, я думаю, и жемчуг. Я прошу только то, что может обеспечить мне подходящий доход, пока я в городе, скажем, по двадцать процентов от каждой сделки по винограду и драгоценностям — по рыночным расценкам, конечно.

— Собака, — сказал он. — Ты думаешь, я такой богатый? Ты высосешь мою кровь, как паразит. Какое право ты имеешь столько просить?

— Такое же, как и вы, полагая, что должны жить. Выбирайте.

— Ты разоришь меня.

— Смерть это сделает еще лучше, чем я, — сказал я. — Я вернусь завтра, вы скажете мне, приемлемы ли мои условия.