Тимур Туров - Полукровка

Вход в арку перекрывала тяжелая железная решетка. Калитку на могучем магните удерживал хитрый электронный замок. И, судя по виду, решетка стояла здесь давно, а не была присобачена вчера.

Не может быть! Сердце заколотилось, разгоняя кровь. Сперва показалось – ошибся. Володя пробежал вперед, заметался в поисках другой арки. Потом назад. Тщетно. Дом с двором-колодцем и аркой был один. Но входа во двор не было. Вернее, вход был, но не для него...

Бред какой-то.

С этой мыслью Володя пришел в фотомастерскую. Саныча снова не было и не предвиделось, о чем весело доложил напарник. Володя кивнул и принялся за привычные дела. Но работа шла без обычного удовольствия. На автомате. Он вообще не задумывался, что делает. Мысли витали далеко. И в мыслях этих он снова и снова припирал отца к стенке и вытряхивал из него ответы на вопросы, которые мучили его сейчас. А заодно и на те, что мучили годами его папу.

Минута в минуту он закрыл лавочку, выключил свет и аппаратуру и вышел на улицу. И направился не к метро, а знакомым уже маршрутом зашагал к дому с аркой.

Сегодня здесь горели фонари. Горели ярко, не оставляя ни закуточка для тени неясности. Володя почти перешел на бег. Поймал себя на этом метрах в тридцати от дома. Сбавил шаг. Пригляделся.

Возле арки яростно, словно решив посоревноваться с солнцем, светил фонарь. На входе стояла та же металлическая решетка с тем же магнитным замком. Хотя Володя готов был поклясться, что вчера был именно здесь. Вот в эту самую арку нырнул отец, и он следом. Только решетки он не видел.

Володя почти совсем остановился. Отец стоял там. В тени арки, прислонившись спиной к злосчастной решетке. В плаще и шляпе.

«Выпендрежник», – почему-то подумал Володя.

Пальцы вцепились в пуговицу на куртке. Володю трясло. Все заготовки пропали куда-то. Все, что так усиленно крутилось и проигрывалось в голове целый день, растаяло, как туман.

А отец стоял и молча смотрел на него. Стоял и смотрел.

Володя остановился шагах в пяти. Что делать, он не знал. Подобные сцены видел лишь в кино, и там они заканчивались неуклюжими объятиями. Кидаться на шею этому человеку казалось совершенно неуместным.

И он стоял и крутил пуговицу на куртке. И молчал.

Отец натянуто улыбнулся.

– Я знал, что ты придешь, – сказал он. И в голосе прозвучало что-то искусственное, хоть Володя и не заметил этого.

А потом отец раскинул руки в стороны, словно приглашая непутевое чадо в объятия. Совсем по-киношному. Будто играл какую-то роль. Нервное напряжение лопнуло. Володя поднял руку и с удивлением посмотрел на сжатый в пальцах предмет.

– Пуговица оторвалась, – пробормотал он.

Глава 3

Они вернулись к Климентовскому, вывернули на Пятницкую и зашагали в сторону центра. Пересекли по Чугунному мосту Водоотводный канал, мимо Балчуга вышли к Москве-реке.

Володя молчал. Отец пытался заговорить, но как-то вяло. Мимо топали какие-то люди, пролетали машины. Все время что-то отвлекало.

На Большом Москворецком мосту было безлюдно. Ветер дул, пробирая до костей, гнал рябь по отражению подсвеченной кремлевской стены и башен. И туристов с фотоаппаратами, вечно сидящих на парапете Большого Москворецкого, разогнал, видимо, тоже ветер.

Ник остановился, оперся о парапет и уставился на черную воду, в которой блестели отражения ночного города. Володя встал рядом. В другой раз схватил бы фотоаппарат, уж больно красив ночной Кремль, но сейчас даже не вспомнил, что родная зеркалка болтается на плече.

– Спрашивай, – потребовал отец.

Потребовал так, словно был владыкой мира, и только он решал, кого наказывать, а кого миловать. Володе этот барский тон не понравился. Хотя он даже не успел это толком осознать.

– О чем? – осведомился он.

– О чем хочешь, – небрежно махнул рукой отец. – Ты же хотел узнать что-то.

Да, он хотел. Вопросов было много, но каждый казался менее важным, чем другие. И Володя застыл в нерешительности, так и не придумав, с чего начать.

– Хорошо, – кивнул Ник удовлетворенно, будто другой реакции и не ждал. – Тогда спрошу я. Откуда ты узнал?

– Что?

– Не придуривайся, – в голосе отца возник едва заметный оттенок раздражения. – Откуда ты узнал, что я маг?

Володя отвернулся и уставился на символ ушедшей эпохи – рубиновые звезды над Кремлем. Первая мысль вышла донельзя прагматичной: этот мужик, его биологический отец – сумасшедший. Мысль была гладкой и круглой, как спасательный круг. Вот только зияла в этом круге дырка, убивающая на корню все помыслы о спасении. Если бы Ник сам начал втирать, что он маг, его смело можно было определить в Кащенко и думать над оформлением опеки над собственным отцом. Но Ник ничего такого не говорил. Только подтвердил то, что сказал сам Володя. А сказал он то, что узнал из нелепого ночного видения. Так что если кого и требовалось определить в Кащенко, то в первую голову его самого.

В конечном итоге Володя решил ничему не удивляться. То ли события последних дней вытравили из него эту способность, то ли разум, желая спастись от перспективы угодить в психушку, принял все как данность. А только повторная мысль о магах не показалась такой уж бредовой.

Ник ждал ответа, вертя в руках шляпу. Головной убор он снял от греха подальше, решив, видимо, не соблазнять разгулявшийся ветер.

– Я просто знаю, – выдавил Володя.

– Мальчик мой, – со смесью пафоса и елея в голосе начал Ник, – мне бы не хотелось начинать наше общение с вранья. Тебе Игорь сказал?

«Нет, мне это во сне приснилось», – хотел выпалить Володя, но почему-то не стал.

Сны казались чем-то интимным. Он мог бы поделиться ими с папой, но не с отцом. И Володя лишь кивнул.

– Странно, – прищурился Ник. – Вроде бы я не говорил ему напрямую.

– Он сопоставил.

– Что?

– Все. То, что вы говорили, то, что делали. Потом он интересовался тематикой. Он же историк.

– Да, он всегда был неглупым, – задумчиво протянул отец. – Даже чересчур. Потому я и оставил тебя ему и Наташке.

«Наташка» в адрес мамы покоробило. Внутри вскипела обида на человека, бесцеремонно ворвавшегося в его жизнь и так фривольно распоряжавшегося ценностями этой жизни.

– Что он еще тебе говорил?

– Зачем вы меня им оставили? – словно не слыша его, спросил Володя.

Ник ухмыльнулся жесткой и властной улыбкой. Словно бы какое-то дворянство мелькнуло в ней.

«У советского ребенка не может быть такой улыбки», – почему-то пришло в голову Володе.

– Вопросы – это хорошо, – кивнул Ник. – Я оставил тебя, потому что так было нужно.

– Кому?

– Тебе. Мне. Всем. Это трудно объяснить. Со временем ты поймешь. Нужно было вырастить тебя.

– Разве кто-то может сделать это лучше родителей? – сердито поинтересовался Володя. Он не понимал, что именно его злит, но что-то при общении с отцом вызывало постоянное раздражение.