Анна Гурова - Земля оборотней

— Это неправда, — упрямо повторила Айникки. — Я не беременна!

— Скоро сама узнаешь, правда или нет, — посулила кукла. — Прощай, дурочка. И смотри помалкивай, а то как бы язык не отсох…

Богиня замолчала, черты ее лица застыли и выправились. Перед Айникки на вышитом полотенце снова стояла матерь Ильматар, сложив руки и спокойно глядя на ее своими глазами-ямками. Айникки, словно очнувшись от сна, вскочила, схватила куклу и разбила ее об пол.

Вскоре Айникки, впопыхах одевшись и накинув на голову платок, уже бежала по темным переулкам к реке, где на отшибе стояла изба Локки. Чтобы не будить родителей, вылезла проверенным путем, в окно. Обратно наверх она забраться не умела, но сейчас ей было не до того. Айникки немедленно был нужен совет знахарки.

Локка спала и не сразу откликнулась на настойчивый стук в окно. Айникки пришлось подождать, пока старуха не вышла на крыльцо — простоволосая, в одной длинной рубахе.

— Проходи, девка, — зевая, сказала она. Удивления в ее голосе не было — люди к ней приходили во всякое время. А любопытство она давно наловчилась скрывать.

Айникки присела на край скамьи, глядя, как Локка зажигает лучину и убирает под платок седую косу. Изба Локки была не чета ее родному дому: тесная, темная, пропахшая травами и старой ветошью. На колени к девушке бесшумно прыгнула кошка — Айникки даже вздрогнула.

— Ну, с чем пришла? — спросила старуха, завязывая на поясе запашную юбку.

Айникки промедлила. Столько всего случилось этой ночью, что она даже не знала, с чего начать. Решилась — и выпалила главное:

— Локка… мне кажется, я беременна!

Локка довольно добродушно хмыкнула:

— Ну, давай посмотрим.

Она велела Айникки лечь на лавку, задрала ей подол и тщательно ощупала низ живота.

— Похоже на то, — бормотала она себе под нос. — Стало быть, нагуляла дитё со своим рыжим бродягой и теперь пришла плод травить? Травки-то подходящие у меня есть. Но нерожавшей нежелательно такое — как бы бесплодной на всю жизнь не остаться. Или, может, признаешься отцу? Не погонит же он тебя из дома! Ты не беспокойся. Родишь здорового младенчика, так к тебе еще охотнее присватаются…

— Какое «присватаются»! — возмутилась Айникки, морщась от боли, когда жесткие старушечьи пальцы мяли ее живот. — Ильмо — мой суженый, другого мне не надо!

— Эх, — вздохнула Локка, — твой Ильмаринен, светлая ему память, нынче в Похъёле. Забудь о нем, девка, зачем тешить себя напрасной надеждой?

— А что Похъёла? Похъёла — еще не Манала!

— Никто из Похъёлы не возвращается.

— Он вернется, — упрямо сказала Айникки, садясь на лавке. — И вообще, Локка, я вовсе не о том хотела тебе рассказать. Плод я травить не собираюсь — вот еще выдумала!

— Тогда зачем явилась среди ночи — не могла утра подождать?

— Дело в том… — Айникки замялась. — Видишь ли, я и не думала, что беременна… Но сегодня ночью что-то меня разбудило. Я зажгла лучину у домашнего святилища, и тут мне явилось… видение, не видение…

И Айникки принялась рассказывать о том, как с ней заговорила клювоголовая кукла, как запугивала ее, приказывая молчать, и тоже пугала, что Ильмо не вернется. Заканчивая рассказ, она искоса взглянула на знахарку и удивленно замолчала, Локка сидела бледная, вцепившись крючковатыми пальцами в край юбки.

— Локка… ты чего? — осторожно окликнула ее девушка.

Хотя и так ей было видно, что ее рассказ знахарку почему-то насмерть перепугал.

— Плохо, — пробормотала Локка, блестя в сумраке белесыми глазами. — Когда боги начинают говорить чужими голосами, когда хийси оскверняют святилища — жди беды! И снова этот окаянный Ильмаринен! Ушел в Похъёлу, но и там продолжает мутить воду! Я-то думала, уйдет он — и все закончится. Как бы не так…

— Так что же это… похъёльский демон со мной разговаривал? — недоверчиво спросила Айникки.

— Не знаю, — вздохнула Локка. — Я ничего не могу сказать… тут без совета предков не обойтись.

Она склонилась перед очагом и принялась раздувать вчерашние угли. Вскоре в устье печи полыхнул огонь, в избе стало светлее. Локка, бормоча себе под нос, принялась сыпать в огонь какие-то сушеные травы. Потянуло сладким дурманящим яроматом. У Айникки закружилась голова. Она прислонилась спиной к стене, с любопытством разглядывая убранство избы. Потолок, матово-черный от копоти, темные стены, увешанные разнообразной утварью. Красный угол в избе занимал чуть ли не две стены. Темнели маленькие идолы богов на полках, перед каждым стояли предписанные приношения. Локка, кряхтя, влезла на лавку, сняла с полки пестрый камень. Это был младший брат того, что стоял на кургане, возле деревянного идола предка.

— Вяйно, старый хрыч, невольно мне подсказал своей последней ворожбой, как и к кому лучше обращаться, — буркнула она, ставя камень на стол. — Прежде-то предки не каждый раз откликались, да порой такого наговорят — на трезвую голову и не поймешь. А теперь всё просто стало…

Старуха достала плошку с топленым маслом, наклонила ее и щедро полила пестрый камень.

— Берешь каменное яйцо — либо это, либо то, что на холме, — и обращаешься не к предкам, а прямо к водянице Велламо. Она нашему роду благоволит — видно, недаром легенды говорят, что наш предок был сродни лягушке. Старый дурень Вяйно думал, что просит милости у самого Калева, но я быстро разобралась, кто ему на самом деле отвечал…

Айникки не отвечала. Ее ноздри щекотал запах тлеющего дурмана, огни расплывались в глазах, а фигурки богов, казалось, окружили Локку и наперебой что-то говорили ей, размахивая тонкими ручками и разевая глиняные рты… Сумрак избы наполнился многоголосым писклявым бормотанием.

— Проклятие! — донеслось до нее отчетливо. — Бойся проклятия!

Айникки потерла глаза и прислушалась.

— Где? На ком проклятие?! Говори!

Это уже голос Локки. Деловитый, нетерпеливый. Старуха вовсе не выглядела одурманенной.

— Опять Ильмаринен, чтоб ему пусто было?!

— Нет…

— Да где же оно? Откуда? — продолжала допрос Локка.

— С севера и с юга… и от родного очага…

— Да слышала я это уже, слышала!

— Проклятая кровь, — верещали голоса. — Кровь невинных взывает к мести! Вот чистый источник жизни, на дне его — кровавый мрак, и зреет в нем зерно нового ужаса. А над ним — тьма, и все, кого она коснется, погибнут злой смертью, еще не пройдет год! Кровь — в прошлом! Кровь — в будущем! Реки крови! Бегите, люди Калева! Спасайтесь, пока не поздно!

Локка схватилась за голову, зажимая уши.

— Мать Велламо! — простонала она. — За что же мне эта мука? Знать, что смерть близится… и не понять, откуда…