Грегори Киз - Кровавый рыцарь

Однако на сей раз музыка оставалась приятной, хотя и немного неуклюжей и любительской.

Застонав, Леоф выдирался из липкого брюха кошмара, пока не проснулся окончательно.

На мгновение ему показалось, что он всего лишь перебрался в новый сон. Он лежал не на холодном, грязном камне, к которому уже успел привыкнуть, а на мягком тюфяке, голова его покоилась на подушке. Вонь его собственной мочи заменил едва различимый аромат можжевельника.

И самое главное… главное, что клавесин был настоящим, как, впрочем, и человек, который сидел на табурете за ним и неуверенно нажимал клавиши.

– Принц Роберт, – прокаркал Леоф.

Собственный голос показался ему жутким хрипом, связки были словно изорваны в лохмотья постоянными криками боли.

Мужчина, сидевший на табурете, повернулся и хлопнул в ладоши, несомненно довольный чем-то, но его жесткие глаза отражали только свет свечей и больше ничего.

– Каваор Леоф, – проговорил он. – Как мило с вашей стороны составить мне компанию. Смотрите, я принес вам подарок. – Он скользнул руками по клавишам. – Мне сказали, что это хороший инструмент, – продолжал он. – Из Виргеньи.

Леоф почувствовал, как по его телу пробежала странная дрожь. Он не видел в комнате стражи. Он был наедине с принцем, с человеком, отдавшим его на милость прайфека и его палачей.

Он принялся дальше изучать обстановку, обнаружив, что находится в комнате, гораздо большей, чем та тюремная камера, где он в последний раз провалился в беспамятство. Кроме узкой деревянной кровати и клавесина здесь стоял еще один стул, тазик для умывания и кувшин с водой. А еще… – тут ему пришлось протереть глаза – книжная полка, заваленная томами и рукописями.

– Давай же, – сказал принц. – Ты должен опробовать инструмент. Прошу, нет, я настаиваю.

– Ваше высочество…

– Я настаиваю, – твердо повторил Роберт.

Страдая от боли, Леоф спустил ноги на пол. Один или два волдыря на ступне лопнули, когда он перенес на эту ногу свой вес, но эта боль была столь незначительна, что он даже не вздрогнул.

Принц… нет, он же объявил себя королем, не так ли? Узурпатор был один. Королева Мюриель мертва; все, кто был дорог Леофу, мертвы.

А сам он был даже хуже, чем мертв.

Он сделал шаг в сторону Роберта и услышал, как в колене что-то странно хрустнуло. Он уже больше не сможет бегать. Не сможет прогуляться по траве в весенний день, не сможет играть со своими детьми – хотя, если уж на то пошло, у него просто не будет детей.

Он сделал еще один шаг и оказался почти достаточно близко.

– Прошу, – повторил Роберт, встал с табуретки и схватил Леофа за плечи холодными жесткими пальцами. – Что, ты полагаешь, ты можешь мне сделать? Задушить меня? Этим?

Он схватил Леофа за пальцы, и музыканта окатила такая страшная волна боли, что из его истерзанных легких вырвался вздох.

Когда-то этого хватило бы, чтобы он закричал. Теперь же из его глаз покатились слезы, когда он взглянул на руку короля, сжимавшую его собственную.

Он по-прежнему не мог их узнать, свои руки. Когда-то его пальцы были изящными и ловкими, идеальной формы для перебирання струн или клавиш. Сейчас же они распухли и изгибались в противоестественных направлениях; люди прайфека методично сломали их между всеми суставами.

Впрочем, этого им показалось мало, и они раздробили кости обеих рук и запястья. Если бы они совсем отрубили ему руки, это оказалось бы более милосердным. Но они не стали. Они оставили их беспомощно висеть напоминанием о вещах, которые он тоже никогда больше не сможет делать.

Леоф снова посмотрел на клавесин, на его великолепные красные и черные клавиши, и у него задрожали плечи. Струйки слез обернулись потоком.

– Хорошо, – сказал Роберт. – Так, так. Дай себе волю…

– Вряд ли вы сможете причинить мне еще большую боль, – выдавил из себя Леоф и сжал зубы от стыда.

Впрочем, он знал, что пребывает уже почти за гранью стыда.

Король погладил композитора по волосам, словно ребенка.

– Послушай, друг мой, – сказал он. – Я виноват, но лишь в небрежности. Я недостаточно внимательно следил за прайфеком. Я не имел ни малейшего представления о жестокости, с которой он с тобой обращался.

Леоф почти рассмеялся.

– Простите меня, если я вам не поверю, – сказал он. Пальцы узурпатора ущипнули его за ухо и чуть повернулись.

– Ты будешь обращаться ко мне «ваше величество», – мягко проговорил Роберт.

Леоф фыркнул.

– А если не стану? Вы меня убьете? Вы уже забрали у меня все, что я имел.

– Ты полагаешь? – пробормотал Роберт, выпустил ухо Леофа и отодвинулся. – Я еще не все у тебя забрал. Поверь мне. Но оставим пустые разговоры. Я сожалею о том, что с тобой произошло. Отныне тобой будет заниматься мой личный врач.

– Ни один врач не в силах исцелить это, – сказал Леоф, подняв свои искалеченные руки.

– Возможно, – не стал спорить Роберт. – Вероятно, ты уже никогда не сможешь играть сам. Но, насколько я понимаю, музыка, которую ты создаешь – сочиняешь, – рождается у тебя в голове.

– Но она не может выйти вовне без помощи моих пальцев, – проворчал Леоф.

– Или пальцев другого, – возразил Роберт.

– Что…

Неожиданно король сделал знак рукой, и тут же распахнулась дверь, на пороге которой в свете ламп замер солдат в темных доспехах. Он держал за плечо маленькую девочку, чьи глаза прикрывала повязка.

– Мери? – выдохнул Леоф.

– Каваор Леоф? – пискнула она и рванулась было к нему, Но солдат потянул ее назад, и дверь снова закрылась.

– Мери… – повторил Леоф и заковылял к двери, но Роберт удержал его за плечо.

– Видишь? – мягко спросил он.

– Мне сказали, что она мертва! – выдохнул Леоф. – Казнена!

– Прайфек пытался сломить твою еретическую душу, – пояснил Роберт. – Многое из того, что говорили его люди, вранье.

– Но…

– Тише, – сказал Роберт. – Я уже проявил великодушие. И ничто не помешает мне проявлять его и дальше. Но ты должен мне помочь.

– Каким образом?

На лице Роберта появилась жутковатая усмешка.

– Может быть, обсудим это за едой? Похоже, ты умираешь от голода.

Вот уже довольно долго Леофа либо вовсе не кормили, либо приносили какую-то безымянную кашицу, которая в лучшем случае была более-менее безвкусной, а в худшем воняла гниющими отходами.

Сейчас же он обнаружил перед собой поднос из черного хлеба, на котором грудой лежали сочные куски жареной свинины, лук порей, вымоченный в виноградном соусе, сыр из красного масла, вареные яйца, нарезанные ломтиками и политые зеленым соусом, и оладьи со сметаной. Каждый запах представлял собой прекрасный мотив, и все вместе они сплетались в изысканную рапсодию. Бокал был наполнен красным вином с таким ярким благоуханием, что Леоф чувствовал его, даже не наклоняясь к нему.