Ник Перумов - Алмазный меч, деревянный меч (Том 1)

К воротам, что ли?»

Однако же они остановились, так и не достигнув внешней стены. Ярмарочная площадь, она же — Балаганная. Только что тут делать этому магу на ночь глядя?

А маг, небрежно спешившись, заученной твердой походкой (в любой толпе адепта Арка опознаешь по ней!) пересек площадь, остановился возле вбитого посередине столба, где ярмарочные распорядители вывешивали — для тех, кто сумеет прочесть — кто и когда приедет в славный град Хвалин. Обычая этого Фесс никогда не понимал и, сколь ни пытался, так и не проведал, откуда он взялся, кому нужен и почему не умирает, если читать умеет хорошо один из пятнадцати? Болтали, что этот обычай завели по требованию кого-то из магов. Может быть. Кто ведает? Но, так или иначе, конь постоял возле таблички, вгляделся. Постоял еще некоторое время — и назад.

…Проводив его до «Имперского Льва», Фесс вернулся на ярмарочную площадь. Уже совсем смерклось, улицы перегораживали рогатками, ночная стража занимала свои места. Перед столбом с табличкой пришлось засветить потайной фонарь-кроху; напрягая глаза, прочел:

«Последнее представление перед Ливнями! Передвижной Цирк господ Онфима и Онфима. Небывалое зрелище! Спешите все!»

И все это многобуквие — на небольшом пергаменте, со следами плохо смытой краски — видно, что листок использовался не раз. Кому от него польза? Многие ли прочитают?

Бросив ломать голову, Фесс вернулся в гостиницу. Пробравшись на чердак, при помощи слуховой трубки удостоверился в том, что маг на самом деле спит — и сам забылся, словно охотничий пес, в чуткой дреме.

Вольные, брат и сестра Каны, заперли за собой дверь тотчас же, едва переступив порог убогой комнатушки. Ничего иного Нелюдям не полагалось. Вот получите имперское подданство, вот отречетесь от своего прошлого, тогда пожалуйста, милости просим в лучшие гостиницы. А пока — не обессудьте.

— Слава Горе, — выдохнула девушка. — Хвалин. — Она говорила на общеимперском, с характерным для столичного говора четким и звонким «Г».

Юноша ничего не ответил. Спокойно уселся на узкую лежанку, опустил руки на колени и прикрыл глаза. Слова не нужны. Они пришли сюда делать дело. Все уже давным-давно обговорено — в гномьих копях. Теперь осталось дождаться Сидри с обещанными деньгами. Для дела нужно оружие, хотя Вольные вполне могут обойтись и без него. Если проклятый гном успеет все уладить (то есть сунет кому надо взятки) — завтра они с Алией двинутся на север.

— Что ты молчишь?! — не унималась девушка. — Ну скажи же…

— Не мешай, человече, — тихо ответил юноша.

— Человече? — девушка покраснела.

— А кто? Дитя человечье, подобранное моим народом, — спокойно произнес юноша. Ему и в голову не приходило, что это может обидеть или задеть — как может обидеть или задеть правда?

— Мог бы и не напоминать! — вспыхнула она.

— Почему? — равнодушно удивился Кан-Торог.

— Я Вольная! — прошипела девушка. Казалось, она готова вцепиться ногтями в лицо своему «брату». — Пусть не по крови — по духу! К чему ворошить былое?

— Если будет нужно, ты сумеешь поймать стрелу в полете? — осведомился молодой Капитан.

Алия опустила голову. Она прекрасно владела оружием, она справилась бы в поединке с почти любым противником из рода людей — но вот особые фокусы Вольных так и остались для нее недоступны. Требовалось нечто большее, чем воспитание и прилежание. Требовалась кровь.

— Поэтому замолчи, — с прежней бесстрастностью сказал Кан-Торог, вновь закрывая глаза.

Несколько мгновений девушка гневно смотрела на своего спутника; тонкие ноздри ее трепетали от ярости, пальцы судорожно тискали костяную рукоять кинжала.

— Отчего ты сердишься? — снова заговорил юноша. — Признаюсь, никогда не мог понять этой твоей привычки. Да и то — какая из тебя Вольная, Drearann Aeodni, если ты даешь волю чувствам после того, как получила задание на самом Круге Капитанов?

— Да, ты прав, брат мой, — девушка опустила голову. — Ты прав, прости меня, прости…

Кан-Торог вновь изумленно воззрился на спутницу.

— Теперь ты просишь прощения. У меня. Зачем? Если мы добьемся успеха, никому не будет дела до твоих слов и мыслей. Если мы проиграем, судить нас станет все тот же Круг. У него тебе и придется просить прощения, не у меня. Ох уж эта мне людская порода! Не обижайся, Тави, — вот, я уже и сам заговорил как твои сородичи! — ты неплохой боец, скажу больше — один из лучших, иначе Круг не дал бы тебя мне в спутницы, тебе ведомы людские секреты, ты владеешь магией… Чего тебе еще? Стать Вольной по крови? Такое не дано никому. Нет на свете такого чародейства, что обратило бы твою кровь в подобие текущей в наших жилах. Пойми это, Тави. Я многословен, это грех, но, идя с тобой на задание, я должен знать, что ты не подведешь из-за того, что станешь думать о чем-то еще, кроме… ну, ты понимаешь меня.

— Да. Да… конечно. — Кан-Мола, Алия, Тави — девушка со многими именами мягко опустилась на пятки в дальнем углу убогой комнатенки. Закрыла глаза. И теперь ее на самом деле стало невозможно отличить от кого-либо из племени Вольных. Какое волшебство превратило ее из обычной людской девчонки в полное подобие загадочного нелюдского рода — оставалось неведомо Молчание вползло в каморку, точно холодная змея. Вползло, заполняя бесчисленными извивами асе вокруг; тишина неодолимо глотала звук за звуком, шорох за шорохом, так что мало-помалу вокруг погруженных в безмолвие фигур сгустилось облако полной, предельной, непроницаемой тишины.

Глаза Кан-Торога чуть приоткрылись. Воин коротко взглянул на спутницу — веки ее были опущены, ресницы не дрожали, грудь поднималась и опадала медленно, точно девушка глубоко и покойно спала.

Однако, само собой, это было не так.

В соседней каморке гном Сидри тщательно запер подозрительно тонкую дверь. Хлипкий засов мог успокоить лишь полного глупца. Крепившие запор винты не выдержали бы и пары крепких пинков.

Из глубин просторной, латаной-перелатаной дорожной куртки Сидри выудил потертый кожаный кошель; завязки его скрепляла свинцовая печать Горного Короля с оттиснутой руной Сердца Глубин. Бормоча под нос какие-то слова — на тайном языке подземного племени, — гном согнул ее, выдернув шнурки. Из кошелька появился небольшой, размером с детский кулачок, сверток в серой тряпице. Сидри, похоже, вообще перестал дышать. Отложив в сторону печать, он откинул край свертка.

Лучина в кованом поставце неожиданно мигнула. Ровное желтое пламя сменилось дымными синеватыми языками; грызущиеся на куче отбросов под окном псы дружно взвыли.