Олег Верещагин - Garaf

И тогда грозные Дети Волка… побежали.

Они бежали и не могли остановиться перед тем ужасом, который гнал их. Ещё метался стяг, ещё что–то кричал тан — пока бегущие не затоптали и стяг, и его самого в стремлении скорей добраться до берега — подальше от алых сверкающих мечей…

…Кардоланцы сбили смешавшегося врага в сторону от брода — на глубину. Вопли тонущих и уносимых Сероструем смешались с мольбами о пощаде тех, кто бросал оружие и пытался спастись, падая на колени на мелководье. Кардоланцы молча рубили всех — и сдающихся, и пытающихся тщетно сопротивляться; из кардоланцев больше никто не кричал.

Они рубили.

Рубили.

Рубили.

Рубили молча, и багровые клинки с треском и свистом разбрызгивали вокруг красивое алое кружево…

…Гарав навалился всем телом на знамя, глубже всаживая древко в речной песок, чтобы оно стояло, когда он сам упадёт. Боль оказалась милосердной — недолгой, и теперь она отступила, оставив только лёгкое онемение и быстро распространяющийся по телу холод. Не жгучий, не зимний, а спокойный, плотный…

Фередир успел подхватить падающего друга. Он отстал от воинов, не боясь, что не успеет в битву, что его назовут трусом — это всё было неважно. Важным оставалось только то, чтобы Гарав не упал в воду и не захлебнулся; Фередир успел. Он бросил меч, бросил щит и теперь волок тяжёлое тело на сухое место, вспенивая воду ногами и что–то бормоча, что–то не совсем понятное самому…

Гарав продолжал дышать кровью, теперь она текла из носа, и из улыбающегося рта. Фередир сморгнул — нет, не привиделось, Гарав улыбался.

Глядел на знамя над берегом — и улыбался.

* * *

— Он не умрёт! — заорал Фередир. Лицо артедайнского лекаря было почти равнодушным; вытирая руки поданным учеником чистым куском полотна, он совершенно спокойно отозвался:

— Не кричи, оруженосец. Тут много раненых, и им нужен покой.

— Вылечи его, старик, — голос Фередира стал угрожающим. Седые брови лекаря чуть дёрнулись, он повернулся и пошёл в шатёр.

— А… ты… — задохнулся Фередир и рванулся следом, хватаясь за кинжал. Но железные пальцы Эйнора замкнули запястье в стальной обруч. — Пусти! — прорычал Фередир и — впервые в жизни — замахнулся на своего рыцаря левой рукой — кулаком.

Эйнор не стал уклоняться, не стал защищаться — и рука Фередира упала. Оруженосец заморгал, уткнулся в грудь рыцарю и заплакал — тихо и безутешно. Проходившие мимо люди смотрели мельком и безучастно — не один мужчина сегодня плачет. Эйнор прижал оруженосца к себе — молча и крепко.

— Почему?! — простонал Фередир. — Я хотел, чтобы мы вместе съездили ко мне домой… ты бы ведь отпустил?.. Чтобы искупались в море… я бы показал ему коней из нашего табуна… и поля вокруг хутора… и познакомил бы с матерью… и… и… — голос Фередира опять оборвался рыданием. — Почему?! За что?! Несправедливо! — Фередир захлебнулся.

Эйнор не знал, что сказать, что ответить. Как утешить, если на твоих глазах умирает друг — и ничего нельзя сделать?!

— Я пойду к нему, — хмуро сказал Фередир, оттолкнувшись. — Может быть… ему будет легче умирать.

— Я тоже пойду, — кивнул Эйнор…

…Гарав лежал на животе в углу шатра, рядом с другими умирающими. На животе, голый до пояса. Стрелу срезали и вытащили, сине–чёрная рана не кровоточила, только вспухла валиком. Эйнор понял, что кровь уходит внутрь, в этом всё дело.

Фередир встал на колени слева от друга и взял в свои ладони вялую руку — цвета мрамора. Испуганно посмотрел на Эйнора, шевельнул губами, ссутулился — плечи опять затряслись. Эйнор сел с другой стороны. Прислушался и ничего не услышал — лишь заметил после внимательного осмотра, как еле–еле шевелятся у носа Гарава ворсинки на покрывале. Редко–редко. Оруженосец еле дышал. И каждый вдох мог стать последним.

— Сколько он проживёт, лекарь? — спросил Эйнор негромко у проходившего мимо старика. Тот приостановился, посмотрел на всех троих, помедлил. Сказал негромко:

— Ещё несколько часов. Не волнуйся, рыцарь, он не мучается.

И прошёл дальше.

«Не мучается, — подумал Эйнор, глядя в затылок Гараву. — И что, это всё?»

Он много раз видел, как умирают люди. Разного возраста. Разных народов. Были среди тех, кто умер, и его друзья. Но сейчас — как–то особенно больно. Словно стрела засела под сердцем и нельзя вздохнуть. Странный он был, Гарав. Весёлый и грустный. Смелый… а сколько раз он трусил… чтобы тут же преодолеть свой страх.

«Он ни с какого не с востока, — отчётливо понял Эйнор. — А откуда — уже не спросишь теперь… О Эру… никогда ты не слышал от меня ни слова просьбы. Теперь слушай — я буду просить тебя, Вечный. Попроси своего верного и непреклонного Намо, чтобы он отпустил Гарава на его родину, где он прожил так мало. Я знаю, нам, людям, не дано такого и наш дар — уход из мира навечно… но пусть будет так хотя бы раз.»

Фередир перестал плакать. Он сидел по другую сторону Гарава и не выпускал его руку.

Словно резкими порывом тёплого ветра отбросило в сторону полог у входа. Обернулись все, кто был в шатре — даже раненые, что были в сознании, приподнялись или повернулись в ту сторону.

Вошедшие — двое — были эльфы. Переливчатые плащи украшали гербы Раздола, снизу их оттопыривал длинные мечи, мерцали длинные кольчуги. Волосы — тёмные у одного, золотистые у другого — стягивали тонкие серебряные обручи. Высокие сапоги покрывала грязь.

Эйнор встал. Фередир поднял на эльфов глаза и закусил губу.

— Приветствую тебя, Глорфиндэйл из Дома Элронда… — тихо сказал Эйнор, склоняя голову.

— Приветствую тебя, Эйнор сын Иолфа, — пальцы эльфа сжали локти рыцаря. — Мы ищем твоего оруженосца.

— Ме… ня? — Фередир привстал.

— Нет, — покачал головой эльфийский полководец. И наклонился над Гаравом. — Его.

— Он умирает, — хрипло сказал Фередир, следя за движениями эльфа с недоверием и опаской. — Его уже не спасти.

— Попытаться никогда не поздно, — Глорфиндэйл выпрямился. Посмотрел на Фередира, который всё это время стоял неподвижно, с каменным лицом. — MaquetnК аnarinya, iellnya Melet…1 - еле слышно и странно прозвучали слова древнего Квэнья.

— Тancave…2 - выдохнул Эйнор, отступая и снова склоняя голову.

1 Просила моё солнце, моя дочь Мелет… (квэнья)

2 Да… (квэнья)

— Чего он хочет? — Фередир сглотнул.

Эйнор не ответил — только остановил повелительным жестом подошедшего лекаря. Глорфиндэйл между тем нагнулся и легко — быстро, но осторожно — поднял не издавшего ни звука мальчика на руки, бережно уложил удобнее — чтобы не мотались руки и голова. Фередир дёрнулся… даже тихо зарычал горлом… но пальцы Эйнора сжали его плечо.