Воин Забвения. Гранитный чертог
Хальвдан удивлённо сдвинул брови, будто не поверил в то, что услышал.
– Вы, гляжу, хорошо спелись. Даже не знаю, радоваться этому или тревожиться. Твоя просьба, конечно, более весома… Ты как-никак кнезова спасительница, – воевода ехидно улыбнулся. – Но… нет, – и неспешно пошёл прочь.
Рогл тоскливо посмотрел Хальвдану вслед и досадливо запихнул лук в висящее у бедра налучье. И как только у него духу хватило подойти к воеводе? Вельдчонку следовало бы обходить их десятой стороной и не высовываться, авось примелькался бы со временем. По сию пору его держали в детинце за потомка врага, хоть говорили об этом уже не так часто и открыто. Да и в том, кем Рогл отправится в поход – пленником или отроком – старшины ещё не нашли единства. В таком деле нужно терпение.
– Ну, почему я не могу участвовать?! – после короткого молчания выдохнул вельдчонок. – Вон, лезут на ристалища все, кому не лень! А я что?
– А ты тут никто, – пожала плечом Млада. – Тебя и нет будто бы. Считай, ты до сих пор сидишь в темнице. И тебя не казнили только потому, что ты ещё нужен воеводам.
– А что будет, когда перестану быть нужен? – Рогл подозрительно глянул на неё исподлобья.
– Этого я не знаю и гадать не возьмусь… Как ты вообще додумался подойти к Хальвдану? А? Кого попроще не мог выбрать?
– Мне казалось, он добрый, – вельд разочарованно шмыгнул носом. – Добрее Бажана или остальных. Хотя бы не смотрит… так…
Добрый… Человек, который собственными руками убил старосту Гремячего Ключа и, верно, только чудом не скрутил голову его сыну, натравившему волкодава. А ведь после этого верег ещё пару седмиц ходил с повязкой на предплечье. Млада и хотела бы рассмеяться на столь наивные слова вельда, но сдержалась: мальчишке и так нелегко, зачем расстраивать его ещё больше? Если ему нравится верить в доброту Хальвдана, пусть покамест верит. Авось не доведётся убедиться в обратном. В конце концов, многим отрокам именно верег казался кем-то вроде воина великой доблести; его чужеземная наружность только усиливала их восхищение, а лёгкий с виду нрав будто бы говорил о душевной широте.
– Это было очень глупо, – наконец тихо проговорила Млада. – Лучше бы ты сразу голову в печь сунул. Держись поблизости.
Вельдчонок кивнул, даже не пытаясь оправдываться или настаивать.
А толпа становилась всё гуще. Стражники то и дело громко покрикивали, усмиряя самых ретивых зевак, оттесняли подальше от плахи и княжеского кресла, которое установили неподалёку на возвышении под навесом. Тут оно останется до вечера, когда на этом самом месте развернут большое ристалище для сражения последних поединщиков. Так было устроено не случайно: и казнь во славу справедливости, и таинство поединка считались одинаково священными.
Не сказать, чтобы Младе хотелось смотреть, как посаднику отрубят голову – она предпочла бы видеть на его месте вельдского жреца Зорена – но, повинуясь воле толпы, всё же попыталась подойти ближе. Рогл, пыхтя, пошёл следом. Горожане зашумели громче, когда из арки вышел князь с Хальвданом по левую руку и Бажаном – по правую. Млада вытянула шею, чтобы лучше видеть их, продолжая ожесточённо проталкиваться между спинами и плечами, но люди, увлеченные появлением правителя, не обращали на её грубость внимания.
Тем более вслед за воеводами уже вели приговорённого к казни посадника. Охраняли его не так уж строго: всего-то два стражника позади и один – рядом, придерживает связанные за спиной руки, мол, чтобы без глупостей. Горожане живо взялись обсуждать предателя, которого до сей поры никто из них и в глаза-то не видел. И все они сходились в одном: на того, кто мог хладнокровно задумать убийство князя, Аксен не походил. И тщедушен, и лицо-то у него – ну чисто у страдальца, и вина во взгляде. Да и служил он Кириллу много лет, посчитай с самого основания Елоги. Не иначе попутал проклятущий вельдский жрец! Особенно сочувствовали бабы, причитали, жалели оставшихся без заступы жену и детишек. Вот только оспаривать казнь посадника никто и не думал, даже снисхождения просить не решался.
Да и родичи Аксена из Елоги не приехали повидаться напоследок. То ли боялись, что и их под горячую руку настигнет какое наказание, то ли полностью отреклись от человека, который осквернил себя и княжеское доверие предательством.
Сама Млада видела посадника раньше и тоже решила, что он вряд ли смог бы удумать зло в одиночку. Говорили, дескать, Зорен поманил его властью и несметными богатствами, но в поступке Аксена виделось больше страха за свою жизнь. А может, и жизнь близких. Кто знает, чем припугнул его жрец – о том воеводы никому не докладывали, если даже и выпытали причины у самого посадника – но трусость одного человека могла повлечь за собой гораздо больше смертей, чем уже случилось. И ошибкой Аксена было думать, что она избавит кого-то от бед. Зло никогда не приводит к благу.
На сей раз князь не стал обращаться к народу. За него это сделал Виген. Сразу после того, как туда привели посадника, он вышел на огороженный круг, которому совсем скоро предстояло окропиться кровью. Пока начальник стражи говорил – стоит признать, и вполовину не так вдохновенно и веско, как Кирилл – Аксен напряжённо разглядывал свежевырубленную из широченного соснового пня плаху и прислушивался. Будто ждал, что вот-вот по какому-то невероятному волшебству смерть минует его. Но из уст Вигена сыпались только обвинения без единого намёка на спасение.
