Святослав Логинов - Многорукий бог далайна

А теперь - о словаре. Общеизвестно, что труднее всего писателям дается измышление искусственного, фантастического языка. Язык в принципе не может быть продуктом индивидуального творчества - его в состоянии создать лишь народ. И те романисты, кто сотворяет собственный мир, заселяет его и наделяет обитателей речью, неизбежно с этой проблемой сталкивается. Проще всего заставить персонажи говорить на родном языке писателя - безо всяких там хитростей и изысков. Большинство фантастов, кстати, именно так и поступает. Сложнее - придумывать имена, термины, топонимы... Как правило, от них за версту разит искусственностью и доморощенностью. Несколько словечек - иногда даже очень удачных - придумать не так уж сложно. Но когда они нужны во множестве... Тут приходится, как правило, просто-напросто обращаться к какому-нибудь не слишком известному потенциальным читателям живому языку. Фрэнк Герберт в "Дюне" использовал для этой цели йеменский диалект арабского; у братьев Стругацких отчетливо прослеживаются вкрапления японского - в "Попытке к бегству", венгерского - в "Обитаемом острове"... Святослав Логинов остановил выбор на монгольском. То есть намеревался-то он воспользоваться чукотским - там, мол, буквы "ы" много, а он ее шибко любит- да словаря не достал. Тут ему и подсунули тот самый, двухтомный.. В монгольском "ы" не густо, зато много буквы "ё", к которой Логинов с детства испытывал прямо-таки мистическую страсть. Впрочем, вам я вооружаться словарем не советую. Хотя в отдельных случаях слова чужого языка и использовались Логиновым в их прямом или ассоциативном значении (так, "Тэнгэр" - это бог; "цэрэг" - солдат, воин; "ван" - феодал; "далайн" - взморье), но по большей части, писатель использовал монгольские слова, ориентируясь исключительно на фонетику. Понадобилось красиво звучащее имя - вот и словечко симпатичное нашлось: "жужикчин"; а что оно в переводе означает "актёр" - значения не имеет... (Ёроол, например, первая половина имени Многорукого, переводится как "благопожелание"; так называется одна из форм монгольского устно-поэтического творчества, автор-импровизатор же именуется "ёрооли".) Сколь успешным оказался результат подобного лингвистического эксперимента - судите сами. Лично мне этот опыт представляется чрезвычайно любопытным и удачным.

Во всяком случае, с помощью двух помянутых инструментов был создан фантастический мир романа. Теперь пришел черед поразобраться с населяющими его людьми.

Разумеется, в мои намерения не входит даже пытаться всесторонне проанализировать заложенные в романе концепции и идеи. Как и всякое хорошее художественное произведение, "Многорукий бог" слишком многопланов и неоднозначен. В лучшем случае, здесь могла бы помочь многочасовая дискуссия - вроде той, что зимой семьдесят третьего - семьдесят четвертого годов мы устроили вместе с учеными из Института ядерной физики... Помнится, речь, в основном, шла о романе Сергея Снегова "Люди как боги"... У нас с вами нет ни такого времени, ни -увы -- возможности прямого, да еще многостороннего диалога. И потому я скажу лишь о том, что показалось наиболее интересным и значительным мне самому. Разумеется, у любого из вас может сложиться на сей счет совершенно иное мнение.

IV

Подобно тому, как четыре возносящихся в туманное поднебесье стены замыкают прямоугольный мир далайна. Духовно-интеллектуальное пространство романа также определяется, на мой взгляд, четырьмя главными идеями. Внутри него могут возникать и гибнуть оройхоны множества иных мыслей, соображений, постулатов и концепций, но четыре краеугольных остаются при этом незыблемыми.

Первая из них - скорее, хронологически, по развитию фабулы, чем по значимости - проблема самоидентификации личности. С нею на протяжении жизни неоднократно сталкивается каждый из нас, определяя собственное положение относительно всего остального окружающего мира. Проблема эта - из породы вечных, и потому о ней написано в мировой литературе не меньше, чем, скажем, о любви. И - как о любви - всякий уважающий себя писатель стремится сказать о ней свое слово. Не избежал всеобщей участи и Святослав Логинов.

Самоидентификация многоэтапна - это своего рода периоды духовной линьки человека. В детстве она, как правило, формулируется просто: "Я - ребенок, младший член семьи, средоточие мира". Позже возникают иные прочие. "Я - с этой улицы"; "я - представитель этого народа"; "я исповедую эту веру"; "я - последователь этой идеи". Какая-то из линек для каждого из нас становится Последней - новая кожа прирастает окончательно и больше уже не меняется; не всем, увы, дано пройти этот зачастую мучительный процесс до последней стадии, на которой приходит формулировка: "Я - человек" - с её неизбежным приматом общечеловеческих гуманистических ценностей. Многие останавливаются гораздо раньше... При этом нельзя забывать, что самоидентификация всегда подразумевает два отношения к окружающему: приятие и отторжение. "Я с этой улицы -а ты по ней не ходи"... "Я правоверный - а вы неверные"... И потому духовное удовлетворение, даруемое осознанием общности, неизбежно оттеняется - в крайних проявлениях - национализмом, шовинизмом, фундаментализмом. И даже высшее определение, вроде бы подразумевающее всеобщность и отсутствие объектов отторжения, не гарантирует тех же самых проявлений при встрече со внеземным разумом, например, - фантасты писали об этом уже тысячи тысяч раз...

Среди прочих существует и самоидентификация: "Я - творец". Именно к ней и приходит герой логиновского романа. И вместе с нею является вторая идея, вторая тема. Новой ее не назовешь - она также относится к разряду вечных.

Логиновский герой одинок по определению - таковы правила игры; это задано - как прямоугольность далайна. И не подлежит обсуждению, как не подвергаем мы сомнению обязательность для шахматного коня ходить исключительно буквой "Г", а слона - перемещаться только по диагоналям. Логинов признавался мне, что обрек своего Шоорана на одиночество и анонимность (о последней мы еще поговорит) едва ли не случайно - проклятие Ёроол-Гуя он ввел в роман, не преследуя сколько-нибудь глубинных целей, а просто ради оживления и усложнения игры. Субъективно, возможно, так оно и было. Но на самом деле за этим стоит вечная Проблема одиночества творца. Подчеркиваю, речь идет не об исключительности. Просто творчество - процесс глубоко интимный, акт творения в принципе не может быть прилюдным действом. Даже актер, публично демонстрирующий свой талант, по сути-то творит вовсе не на сцене - здесь происходит лишь явление граду и миру готового творения, итога долгого процесса; само же создание образа протекает, насколько я понимаю, за кулисами и в глубине ума и души. Потому вполне естественно, что, как писала петербуржская поэтесса Галина Усова,