Галина Романова - Собачья работа

— Ох ты, дитятко мое бедное! — запричитала наконец очнувшаяся мать. — Ох ты, бедная моя, бесталанная! Да на что тебе судьба такая сдалася! Да за какие такие прегрешения покарали тебя боги светлые! Это что ж такое деется? Что с тобою будет, ласточка? Ох ты, горе, горе горькое!

Продолжая голосить как по покойнику, она обхватила руками мою голову, прижав к груди. Ей вторили собравшиеся служанки, причитая и подвывая то ли из сочувствия, то ли по привычке.

— Отпусти. — Я вывернулась из материнских объятий, отмахнулась от ее рук. — Не надо. Это два года тому назад случилось. Я потому и не писала, что не хотела никому говорить. Не хотела, чтобы вы знали…

— А теперь чего ж? — В голосе матери послышалась обида.

— Теперь… Теперь все изменилось. — Я смотрела в пустой камин. У меня в душе сейчас было так же пусто и холодно. Интересно, найдется ли кто-нибудь, кто заставит снова почувствовать тепло? — Вы лучше скажите, где отец?

Подняла глаза на мать и сестер — и по их взглядам поняла, что уже знаю ответ.

— Полгода уже, — прошептала Янка еле слышно.

Комната моя была та же, что и много лет назад, на третьем этаже, угловая. Вещи остались прежними, но здесь много лет никто не жил, и посему помещение казалось чужим и холодным. Служанки, бросая на меня жалостливые и брезгливые взгляды — такая молодая и такая несчастная, трудно ей будет замуж выйти! — заменили старый слежавшийся соломенный матрас, принесли новое одеяло, смахнули паутину в углах и распахнули окошки, чтобы поскорее проветрить комнату. Я открыла один за другим все сундуки, заметила, что почти половина вещей там — явно не мои. Кажется, за восемь лет сюда привыкли сносить и складывать все, что так или иначе не годилось. Там нашлось полным-полно платьев, которые наверняка носили мои сестренки, пока не выросли из них. Отыскалось и несколько мужских вещей, оставшихся от отца.

Копаться в барахле меня отучила жизнь — шесть лет все мое добро умещалось в одном заплечном мешке. Поэтому я лишь кое-как освободила от тряпок один из сундуков и начала складывать в него свои немудреные пожитки. За этим делом меня застали сестры.

Янка и Ланка ввалились в комнату с горящими глазами:

— Ну, показывай, чего привезла с войны?

Я, сидевшая над придвинутым к лавке сундуком (встать перед ним на колени не получалось), подняла глаза:

— Чего?

— Дарене жених с войны золотое кольцо привез, — вспомнила Ланка и завистливо вздохнула. — И серьги с камушками. А еще — целую штуку материи. И двух кобыл привел! Это не считая серебра.

— И Ганьке тоже, — поддакнула Янка. — Такой браслетик! И еще целый сундук с одеждой! Там такие платья! С вышивкой вот тут и тут!

Я только покачала головой. Девчонки, что с них взять.

Нет, бывало, что и я мародерствовала. Особенно искала нижние рубашки — их легче было рвать на портянки. Украшения не брала — и не только потому, что не для чего. Просто была уверена, что убьют, и кому тогда все достанется? Однополчанам, которые станут делить мои вещи после похорон. Так пусть они сразу все возьмут, мне не жалко. Правда, болталось на дне вещмешка несколько колечек, но я почти все их продала, пока валялась у Яницы, — сразу после войны продукты были дорогими, и отдавать приходилось за бесценок, лишь бы обменять на хлеб и масло. Ну а потом, как стала жизнь немного налаживаться, пришлось начать копить на возвращение домой.

— Платье и у меня есть, — сказала я, доставая из мешка то самое, которое мне сшила знакомая портниха в Пустополе. Уже полгода как оно валялось в вещах, все не было повода надеть.

— Ух ты! — У сестренок загорелись глаза, когда изумрудно-зеленая юбка и широкие рукава с золотистым узорным лифом легли на постель, раскинувшись там каждой складочкой. — Красота-то какая! Это, наверное, принцессы платье было, да? Или княжны? Где достала? А почему только одно? Еще есть? Покажи!

Девчонки так и вертелись рядом, заглядывали в глаза, косились на мой тощий вещмешок, словно я оттуда, как из орешка, подаренного феей, могла извлечь еще два наряда лучше этого.

— Оно такое одно. — Я присела рядом, погладила дорогую ткань. Полгода хранила — и ни одного дня не носила.

— А откуда взяла?

— На заказ шили. Для меня.

— Это тебе жених подарил, да? — заглянула в глаза непосредственная Ланка.

— Ты чего? — Янка пихнула сестру локтем в бок. — Нет у нее никакого жениха! Был бы — сюда бы привезла, познакомила!

Я отвернулась, не желая показывать, как задели меня слова сестры.

— Не горюй! — Ланка подошла сзади, обняла за плечи. — Все будет хорошо! Ты в этом платье на праздник Середины Лета в город сходи. Сразу жениха найдешь! Даже с твоей ногой!

Ну, это уж они слишком! Я сгребла платье и запихнула его в сундук.

— Извините, девчонки, я устала. Спать хочу!

Сестры переглянулись и тихо выскользнули, на прощанье одарив жалостливыми взглядами. Может, и правда не хотели ничего дурного, но настроение все равно испортили.

Так началась моя новая жизнь на старом месте. Дел было много — война порушила хозяйство, хотя враги сюда и не приходили, но бои шли под самым Брылем, и пришлось отдать практически всю живность и все запасы для стоявшей рядом армии. А потом отбивались от мародеров. Кабы не богатые подарки, которые сделали двум моим вышедшим замуж сестрам их женихи, родителям и вовсе не удалось бы подняться. Отец-то и умер потому, что надорвался от всех этих трудов — не выдержало сердце. Теперь мать крутилась одна, и я искренне надеялась, что смогу быть полезной в мирных трудах.

Все рухнуло на восьмой день.

Я проснулась от тихого прикосновения руки к плечу. Встрепенулась, открыла глаза и увидела склонившуюся надо мной мать.

— Тсс, — она прижала палец к губам. — Одевайся и спускайся вниз! И не разбуди сестер!

Девушки спали в соседней комнате. Я торопливо оделась и крадучись сошла по ступеням.

На кухне, несмотря на ранний час, в очаге горел огонь. На разделочном столе стояла миска с подогретыми остатками вчерашней мясной похлебки, лежали початый каравай хлеба, лук, порезанное кусочками сало, стояла большая кружка домашнего сбитня. Слуги еще не вставали, мать все собрала сама.

— Садись, поешь, — сказала она. — И уходи.

Уже протянутая к ложке рука замерла в воздухе:

— Что?

— Уходи, — повторила мать. Я поздно заметила, что на лавке чуть поодаль лежит седельная сума, кое-как набитая вещами. — Тебе здесь не место.

— Но почему? — Ноги подломились, и я рухнула на лавку. Деревяшка громко стукнула об пол.

— Ты пойми, Дайна, у тебя сестры. Они девушки на выданье, им женихов надо искать. А тут — ты. Кто их возьмет, когда у них такая сестра? Мало того что калекой вернулась, так еще и с войны. Люди пока помалкивают, но ведь все же знают, что ты целых шесть лет там была… с мужиками. И потом еще два года невесть где болталась и невесть как и с кем жила. Ты нас позоришь. На себя посмотри — ведь в тебе ничего женского! Кому ты такая нужна?