Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Там, в созданном волхвом видении, всё было хорошо. А в яви чувствовал себя так, будто его несколько раз наизнанку вывернули, выжали, как постиранную тряпицу, и в проруби прополоскали напоследок.

Мысли путались.

«Что за змея? — молчаливо вопрошал Розмич. — Кого я пригрел?»

Когда боль утихла, а в голове прояснилось, дружинник поднялся на локте и осмотрелся.

Притушенный костёр давал совсем немного света, походил на багряное пятно. Вокруг безмятежно храпели лучшие воины Белозера. Ловчан с кульдеем спали тут же.

Этих двоих Розмич исключил сразу. Ловчан — старинный друг, с ним столько всего пережито, что проще самого себя змеюкой назвать, чем его. Ултен — тоже друг, хоть и недавний. Преданность свою не словами, делом доказал. Вон как в Белозере дозор раскидывал! Как бьярмов на берегу Онеги крушил!

Кто тогда? Белозёрцы? Ведь с многими за последнее время сблизился, многим и мысли, и сердце приоткрыл. Хотя можно ли считать настоящей откровенностью байки у костра, под бочонок хмельного мёда?

Из белозёрских больше всего Боряте доверял. Но туповатый здоровяк на подлость не способен. Совсем-совсем.

Ласка?.. Одноглазый ведь. А одноглазые — люди непростые… Только поводов думать о дружиннике плохо — никаких.

Люди Арбуя? Ведь слишком часто покидают положенный им костёр, предпочитают не с господином своим вечера коротать, не с князем, а с простыми воинами. Как ни обернёшься, все трое близ Розмича с Ловчаном…

— Вот ведь… волхв! — процедил Розмич сквозь зубы. — Не мог по-человечески сказать? Имя там или примету! Разбирайся теперь! Ломай голову! Тьфу ты!

Он плотнее завернулся в плащ и закрыл глаза. Заключил, что утро вечера мудренее, и тут же захрапел, вторя друзьям и приятелям.

— Во дела! — выдохнул Ловчан потрясённо. — А я-то думал, он не волхв, а так… Старик озорной.

Розмич пожал плечами. Возразить нечего.

Ултен, слушавший рассказ Розмича с предельной серьёзностью, теперь недоумённо таращил глаза. Пришлось объяснить, как познакомились с белозёрским волхвом. Историю про нападение на капище тоже поведали.

Уразумев, что в ночь смерти алодьских дружинников Розмич и Ловчан защищали спрятанную в лесу святыню, Ултен поджал губы.

— Вот почему князю не ответили, — догадался он. — Зря. Знай Полат о ночном бесчинстве вепсов, всё сложилось бы иначе.

Сказал и вздрогнул. Огляделся воровато — не услышал ли кто лишний. Но позади никого, а те, что впереди, точно не подслушают.

Трое друзей ехали в хвосте отряда, как в былые времена. Розмича беспокоило, не сочтут ли их поведение подозрительным, но ждать привала, когда можно уединиться незаметно, не мог. Мысль о предателе, затесавшемся в их круг, напрочь лишила покоя.

— Знание Полата ничего не изменит, — возразил он. — Не сейчас.

— И я о сделанном не жалею, — кивнул Ловчан. — Вот до Новгорода доберёмся, тогда и скажем. При князе Олеге. Без него этого дела всё равно не решить.

— Скажем, скажем… — пробурчал Розмич. — Если гадину найдём. А если не найдём, то до Новгорода можем и не доехать.

— Ну-ка, повтори ещё раз, что старец тебе во сне вещем поведал?

— Змею, говорит, на груди пригрел. Ядовитую. Того и гляди в горло вцепится.

— Змею… — прошептал Ловчан. — Змею…

Рассказывая друзьям о предостережении белозёрского старца, Розмич надеялся, что те вмиг стервеца разгадают.

Ловчан, хоть и дурачится часто, парень сметливый, многое подмечает. А кульдей — умнейший человек, хоть и скотт. К тому же ему, ежели чего, святой Патрик и матерь Бригитта помочь должны. Или, на худой конец, Господь.

Но ожидания Розмича не оправдались. Чем дольше думали, тем меньше дельных мыслей появлялось. Они перебрали всех знакомых дружинников, но никто из белозёрцев подозрения не вызывал, даже Спевка — воспитанник покойного Птаха своей ненависти не скрывал, а таких змеюками не называют.

— Змей, — рассуждал Ловчан вслух, — животное потаённое. Значит, враг — тот, кто сидит тише воды и ниже травы.

— Мда… — протянул в ответ кульдей. — Задача…

Под конец дня у Розмича даже голова разболелась. И зуд случился — в каждом встречном мерещился враг. Он глядел на приятелей-белозёрцев во все глаза, вспоминал, прикидывал. Ловчан, судя по сосредоточенному лицу, занимался тем же. И кульдей хмурился.

Единственная дельная мысль появилась только к следующему утру.

— Что, ежели Арбуй? — прошептал Ловчан.

И дружинник, и кульдей задумались.

Подручный князя доверия и впрямь не вызывал. Одни глаза чего стоили! Блёклые, почти бесцветные, как у ожившего мертвяка. И лицо неприятное, и голос противный. И колдун, ко всему прочему.

— Нет, — подумав, заключил Розмич. — Не может быть. Волхв сказал: змею на груди пригрел. Значит, человек близкий, а Арбуй… Он далеко. Мы за всю дорогу и словом не перекинулись.

— Напрямую не говорили, — подтвердил Ловчан. — Но вспомни! Вейк с Кеском каждый день рядом с нами крутятся. И Норемб тоже. А они Арбую служат. Наверняка докладывают ему.

— Ну и что? Я-то, если волховскому предупреждению верить, сам змею пригрел. Сам, понимаешь?

Ултен недовольно забормотал, бросил на Розмича полный раздражения взгляд.

— Чего? — не выдержал дружинник.

— Ничего, — буркнул кульдей. — Я уже весь ум сломал. Чёрт бы побрал, прости меня грешного, ваших волхвов с их задачками.

Волхвов словены, конечно, уважают, но одёргивать Ултена никто не стал. Как ни глянь, а в этот раз скотт прав. Перемудрил белозёрский старик, точно перемудрил.

Что-то изменилось. Едва заметно, едва ощутимо… Кажется, над головой всё то же пасмурно-серое небо, вокруг — тот же позолоченный осенью лес, земля под копытами — самая обыкновенная, сырая. Но что-то всё равно не так. Иначе, нежели прежде.

Розмич в который раз втянул прохладный воздух, попытался принюхаться. Холод убивает все запахи, делает воздух пронзительно чистым. Но воин уловил… скорее почувствовал, чем осознал.

— Что случилось? — шепнул обеспокоенный Ловчан.

Его лошадь — бурая, со стриженой гривой — едва не тёрлась о бок вороной лошадки Розмича.

— Новгород, — одними губами проговорил Розмич. — Мы близко, я знаю эти земли.

Ловчан озадаченно изогнул бровь. Его вопрос и без слов ясен: как такое возможно? Розмич двенадцать лет в новгородских краях не был!

— Помню, Ловчан. Всё помню. Моя деревня далеко от этого леса, но я дважды бывал тут. На затяжной охоте — Олеговой. Один раз осенью, второй — зимой. Меня довеском брали, чтобы за костром следил, кашеварил, ну и учился.