Анна Гаврилова - Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник)

Так заведено на моей родине, что знатный человек почитает долгом принимать у себя детей простолюдинов, а менее именитые люди могут некоторое время воспитывать сынов и дочерей правящего рода. Ольвор-Риона в тот месяц гостила в туате и была всему очевидицей.

Бедняжка Риона с младенчества была благочестивой. Она не стала судить Олега за учинённую жестокость, ибо Господь сказал — не суди, да не судим будешь. И на бесчинства во имя старых богов, кои Олег называл священными обрядами, взирала бесстрастно, как положено королевне. Хотя христианская душа обливалась кровью, исходила криком.

Господь, видя смирение девицы, защитил её от страшной участи, доставшейся правителю туата и его родне. Одд, хоть и был в ярости, тронуть юную королевну не посмел, более того… влюбился без памяти.

И вновь Господь простёр свою длань над Рионой! Потому как все знают: для объятого страстью мужчины девичья честь, что пыль на сапогах… и следующий поступок Одда ничем иным, кроме божественного провидения, объяснить нельзя.

Он не тронул Риону и даже проводил её к отцу.

А высший из всех королей Аэд Финдлиат, будущий владетель Тары, хотел жить в мире с северянами. Старшую из своих дочерей он выдал замуж за конунга Олава Белого, тот правил в Дублине. Младшую же, Риону, — пообещал неистовому Орвару Одду, лишь бы увёл дружины за море.

Девице в ту пору не было и четырнадцати, но, по мурманским законам, женитьбе это не мешало. Однако закон гэлов велел подождать. Объятый любовью, ваш Олег согласился.

У самой Рионы согласия, конечно, не спросили… Но Господь снова смилостивился над ней. Пережитые ужасы не озлобили, не ожесточили юное сердце. Она тоже полюбила.

В залог будущей свадьбы дочь короля гэлов сшила Орвару рубашку, но взяла с него слово, что через год, когда обычай разрешит ей стать женою, он примет истинную веру, в каковой родилась сама. Одд обещал.

Он покинул страну Эрин, обещал возвратиться к свадьбе. И вскоре уж к нам пришла весть о его обращении… Он прозвался святым именем Теодора. Фёдором, если по-ромейски.

— Вот как? — встрял в рассказ Розмич. — Что-то я ничегошеньки про Олегово крещенье не слыхал! А я при нём ого-го сколько лет!

— Погоди, — одёрнул кульдей. — Сейчас расскажу.

— И откуда ж ты, такой умный, всё ведаешь? — не унимался Розмич. Мысль, что любимый князь отринул родных богов и поклонился Распятому, никак не укладывалась в голове.

— Ты ещё не понял! Мне, одному из двенадцати избранных кульдеев, выпала честь наставлять дочь короля! Под моим началом овладела она языком могущественного Рима, обучилась письму и познала мудрость первых из священных книг…

— Ну и ну… — выдохнул Ловчан. Тут же пихнул Розмича в бок, чтобы не мешал.

Ултен заметил, благодарно кивнул Ловчану. Прокашлявшись, продолжил:

— Так вот, назначенный срок минул, но от Орвара не было вестей, тогда сам Аэд Финдлиат призвал меня к себе. Доброе сердце отца разрывалось от жалости, но он не выполнил бы собственных обещаний, когда бы не отдал Ольвор замуж за Одда. К тому же и она, наивная девушка, уверовала в то, что ваш конунг предначертан ей провидением…

Был снаряжён корабль, лучшие из лучших сопровождали дочь короля в том путешествии. Не прошло и месяца, как мы, заручившись миролюбием данов, миновали тамошние проливы и без преград добрались до Вагрии. Это случилось как раз в день святого Матфея, на самайн. Но вдруг оказалось, что и Орвар, и все его люди год тому увязались за королём Рюриком и ушли дальше, на восход…

Бедная королевна приняла удар судьбы с христианским смирением. Длинную, нескончаемую зиму провели мы при дворе властителя той земли Табемысла, но едва растаяли льды, вышли на восток и через три недели при попутном ветре оказались во владениях Рюрика, вернее, его новой жены — Едвинды, сестры Орвара Одда. Это случилось в день святого Марка.

— С самого краю Света, значится, добирались? — вновь не выдержал Розмич.

— Это вы, нехристи, живёте на самом крае просвещённого мира! — вскипел священник. Тут же осёкся, потупился.

— Ладно, ладно! — отозвался Борята. — Дальше-то что было?

— Что-что… — пожал плечами кульдей. Продолжать рассказ явно не хотел. — Мы пришли в словенские земли, и тут выяснилось… Выяснилось, что Орвар Одд ни дня, ни полдня о христианском благочестии не думал. Как был дика… э… язычником, так язычником и остался. Обманул князь. И зеленоглазую Риону, с коей в земле Эрин пылинки сдувал, позабыл.

— Врёшь! — выпалил Розмич. — Олег всегда слово держит! Не мог обмануть!

Плечи Ултена опустились, он глядел печальней, чем все вдовы и сироты, вместе взятые. Когда заговорил вновь, в голосе появилась хрипотца.

— Это у нас, у христиан, единый бог. У вас, язычников, бесов… то есть богов много. Они разнятся от племени к племени, от земли к земле. Вот взять словен… Они чтут Велеса, хотя знают, что этот бес плутоват. Одним даёт удачу в дороге и охоте, другим — тем же купцам — помогает обманывать.

При последних словах кульдей пристально глянул на Розмича, и тому не оставалось ничего другого, как прикусить язык. Уж что-что, а лживость купцов собственной шкурой прочувствовал.

— У мурман главным бесом, то есть богом, — снова поправился кульдей, — признан Один, Отец Битв. Один честен, но за ним, подобно тени, ходит второй — Локи. Это лжец, рыжий, каких мало. Плут, рядом с которым ваш Велес — что дитя малое. Именно ентов Локи обучил мурманских богов плутовству и людей тому же диавольскому учит. Думаю, он-то и надоумил Орвара Одда прикрыться другим именем, обмануть королевну, чтобы заполучить её в жены. А Господь… На моей родине, в земле Эрин, его власть сильна…

Тут уже Ловчан не выдержал. Сказал, подражая скорбному тону кульдея:

— А чем дальше в лес…

— Тьфу на тебя! — Ултен вконец разобиделся. Нахохлился, как попавшая под дождь ворона, и отвернулся.

Серьёзность момента тронула только Боряту.

— Чем дело-то закончилось? — проникновенно, без издёвки, подтолкнул он.

— Чем… Моя госпожа оказалась посреди дикарских земель, с разбитым сердцем. Только истовая вера в Господа нашего помогает Ольвор жить дальше. Прежде ещё питала надежды, что Одд одумается и исполнит обещанное. Теперь… только малый шаг отделяет от отчаянья. Смиренье, кое проявляет моя госпожа, достойно святой Бригитты. И я молюсь о её судьбе каждодневно и еженощно, искренне надеюсь на лучший исход.

У костра повисло напряжённое молчание. Кто-то всерьёз переживал о доле княгини, кто-то, вроде Розмича и Ловчана, кусал губы, чтобы сдержаться от очередной колкости. Но даже алодьчане присмирели, когда увидели, как по щеке рыжебородого кульдея скользнула слеза.