Маргарет Уэйс - Сага о копье: Омнибус. Том II
Кинжал был прикреплен к запястью Рейстлина хитроумной кожаной петлей, которая позволяла оружию в случае необходимости выскользнуть прямо в подставленную ладонь. И все же серебряный кинжал был последним средством защиты — маг мог воспользоваться им только после того, как истратит все свои заклинания… или в таком положении, как теперь.
— Ты можешь пустить в ход свою магию? — снова шепнул Карамон.
Рейстлин устало закрыл глаза. Да, он сможет, но воспользуйся он магией сейчас — и у него останется меньше сил для встречи со страшными Хранителями Врат. Однако, судя по всему, ситуация нынче такая, что до этого момента он может вовсе не дожить.
«Нет, я останусь жить! — яростно подумал Рейстлин. — Фистандантилус остался жить, значит, останусь и я! Я ничего не делаю сам, я лишь иду по следам на песке…»
Эта мысль рассердила мага, и он отогнал ее. Открыв глаза, Рейстлин кивнул.
— Я достаточно силен, — мысленно передал он брату, и Карамон облегченно вздохнул.
— Рейст, — прошептал воин, и лицо его снова омрачилось, — ты… знаешь, что они… что ждет Крисанию?
Рейстлин тут же представил себе грубые руки великана-полукровки, шарящие по телу Крисании, и испытал такую ненависть и ярость, что сам испугался. Сердце мага болезненно сжалось, и кровавая пелена на мгновение ослепила его.
Заметив странный взгляд Карамона, Рейстлин понял, что лицо выдало его. Маг мрачно ухмыльнулся, и Карамон поспешно продолжил:
— У меня есть план.
Рейстлин нетерпеливо кивнул — он уже знал, что было у Карамона на уме.
— Если мне не удастся… — Карамон приблизил губы вплотную к уху брата.
— «Я убью сначала ее, а затем себя», — закончил Рейстлин. Но в этом, конечно, не будет нужды. Карамон в безопасности. Под защитой…
Услышав приближающиеся шаги, маг закрыл глаза и притворился, будто все еще лежит без сознания. Он чувствовал в рукаве тяжесть кинжала. Изогнув кисть, Рейстлин высвободил серебряную рукоять кинжала из удерживающей ее петли.
Проделывая это, маг хмуро думал о Крисании: почему он так близко к сердцу принимает судьбу женщины, которая ему совершенно безразлична… за исключением, конечно, ожидаемой от жрицы помощи.
Два разбойника подняли Карамона на ноги и куда-то повели. Гигант был рад, что головорезы второпях решили, будто Рейстлин все еще без сознания, и не тронули мага. Запинаясь в темноте о склизкие корни и скрипя зубами от боли в затекших икрах, Карамон поймал себя на том, что из ума у него не. выходит странное выражение, которое появилось на лице его брата при упоминании об уготованной Крисании участи. Увидь он подобное выражение на чьем-либо другом лице, он сказал бы, что оно вызвано бессильной яростью влюбленного, но брат его был не таков. Или он ошибается? Может, Рейстлин все же способен на подобное чувство? Еще в Истаре Карамон решил, что в сердце брата нет места для любви, что зло полностью поглотило его душу, но теперь он снова начал сомневаться.
На короткий миг его брат-близнец вдруг опять стал похож на прежнего Рейстлина, с которым он плечом к плечу сражался с общим врагом и которому доверял в битве как самому себе. Да и слова Рейстлина о Тасе не казались ему уж столь сомнительными: Карамон готов был поверить, что его брат не убивал кендера. Ну, а с Крисанией, несмотря на частые приступы раздражительности, Рейстлин почти всегда был мягок. Возможно…
Один из грабителей пребольно ткнул Карамона чем-то под ребра, вернув гладиатора к той отчаянной реальности, в которой он находился. «Возможно!.. Как бы не так!» Карамон фыркнул. Вполне вероятно, для них в самом скором времени все закончится здесь. И единственное, что он сможет приобрести ценою своей жизни, — это быструю смерть для своих друзей.
Изучая по пути разбойничий лагерь и вспоминая все, что он видел и слышал за время своего пленения, Карамон мысленно поправлял свой план.
На самом деле то место, куда их привезли, напоминало скорее небольшой, затерянный в лесной глуши поселок, нежели логово шайки грабителей. Обитатели поселка жили в грубых бревенчатых хижинах, а в обширной пещере под холмом содержался скот. Судя по всему, никто не признавал здесь никакого закона, кроме закона грубой силы, олицетворением которой был главарь шайки — великан-полукровка.
В свое время Карамону не раз приходилось сталкиваться на большой дороге с отпетыми головорезами, но теперь он ясно видел, что большинство жителей поселка отнюдь не были безжалостными душегубами. Еще в лесу он заметил на многих лицах явное неодобрение того, на что собирался вожак обречь Крисанию. Эти люди, одетые в грязные лохмотья, были тем не менее вооружены отличными стальными мечами — такие передаются в семьях от отца к сыну, — причем содержали свое оружие в образцовом порядке. Разбойник, к которому дорогой меч попал случайно, не стал бы заботиться о нем с такой любовью. К тому же Карамону показалось — правда, в сгустившихся сумерках не мудрено было и ошибиться, — что на многих клинках он видел изображение Розы и Зимородка, древнего герба Соламнийских Рыцарей.
Обладатели мечей, правда, были гладко выбриты и не носили длинных усов, этого неизменного атрибута рыцарства, однако в их суровых молодых лицах Карамон угадывал сходство с лицом своего давнего друга, Стурма Светлого Меча. Вспомнив Стурма, Карамон припомнил и историю рыцарских орденов тех времен, что последовали сразу после Катаклизма.
Именно рыцарей обвинили поселяне во всех своих бедствиях. Разъяренные толпы изгнали их из замков и поместий. Многие рыцари погибли, многие потеряли свои семьи, которые были растерзаны чернью на их глазах. Те, кто уцелел, вынуждены были скрываться. Кто-то скитался по лесам в одиночку, кто-то пристал к шайкам разбойников.
На многих лицах Карамон заметил печать злых дел, но во многих глазах видел он также покорность судьбе и безнадежное отчаяние. Он и сам знавал плохие времена, так что хорошо представлял себе, до чего могут довести человека голод и отчаяние.
Все это давало Карамону надежду осуществить свой план.
В центре лагеря горел большой жаркий костер. Когда воин вступил в круг света, все разбойники разом оставили свои дела и окружили его зловещим кольцом.
У самого костра, с бутылкой в руке, сидел в огромном деревянном кресле одноногий главарь. За его спиной пересмеивались и кривлялись несколько человек из свиты Костыля, в которых Карамон без труда признал ту подлую породу льстецов и подпевал, которую можно встретить у подножия всех, даже самых ничтожных тронов. То, что среди них был давешний трактирщик, Карамона нисколько не удивило.
Радом с креслом главаря сидела на стуле Крисания. Лиф ее белого платья был разорван — Карамону не нужно было гадать, чьими руками. Чувствуя в душе нарастающий гнев, воин заметил на скуле жрицы ссадину. Нижняя губа ее распухла.
Несмотря на ужас своего положения, Крисания держалась с достоинством, не обращая никакого внимания на грубые шутки грабителей. Карамон мрачно улыбнулся.
Он не мог не восхититься мужеством молодой жрицы. Зная о горестях, выпавших на ее долю, — безумие последних дней Истара, мрачная башня Рейстлина и плен разбойников, — небывалых в ее прежней тихой и безопасной жизни, Карамон подумал, что спокойствию Крисании могла бы позавидовать даже Тика.
Тика… Карамон нахмурился. Ему не стоило вспоминать Тику, особенно сейчас, видя, в каком положении находится Крисания! Отогнав прочь воспоминания, Карамон перевел взгляд со жрицы на своего противника.
Заметив пленника, Костыль прервал разговор с одним из своих подпевал и взмахом огромной руки велел Карамону подойти ближе.
— Готовься к смерти, воин, — приторно улыбнулся Костыль и бросил ленивый взгляд на Крисанию. — Я думаю, госпожа не станет возражать, если наше с ней свидание немного задержится. Тобой, бычок, я займусь сам. А ты, дорогая, можешь считать этот спектакль прелюдией к нашим ночным развлечениям.
Он погладил Крисанию по щеке. Жрица отпрянула, и главарь, гневно сверкнув глазами, закатил ей звонкую пощечину.
Крисания молча подняла голову и посмотрела на своего мучителя с мрачной надменностью. Карамон, зная, что не может позволить жалости отвлечь себя, продолжал внимательно изучать соперника. Он понимал, что власть вожака держится на страхе и грубой силе и что большинство людей следует за ним не по своему желанию, а в силу необходимости. Жители поселка боялись главаря. Вероятно, в этих краях великан-полукровка — и закон, и судья. В этом нищем краю люди остаются верны ему только потому, что он добывает пропитание и поддерживает их жизнь. Без главаря половина из них умрет от голода, а другая погибнет в стычках с иными шайками. Интересно все же, насколько глубока их преданность Костылю?
Карамон расправил плечи и заметил со спокойным презрением:
