Татьяна Чернявская - Ферзи

Развернувшись на пятках, девица гордо задрала кверху остренький подбородок и не менее гордо промаршировала к двери. Пусть до неё и было от силы три шага. Обувшись в торжественном молчании, она подчёркнуто тщательно оправляла рубашку, волосы и пояс. Уходя из комнаты, Алеандр оглянулась, последний раз смерив духовника взглядом, полным укора и неодобрения, и со всей силы хлопнула дверью, едва не выбив оную из косяка. Жест, не самый культурный, но ей за утро трудиться миротворцем надоело до зелёных гоблинов.

Всё так же сидевшая за столом духовник, проводила её безразличным взглядом. Подобные уходы своей эмоциональной и глубоко чувствительной подруги за долгое время знакомства стали для неё явлением если не привычным, то не вызывающим никакого душевного волнения. Её куда больше задело аннексирование лаптей. Чаронит не была чёрствой натурой и не относила себя к законченным эгоистам, просто временами действительно не понимала, почему с другим представителем своего пола должна вести себя как доблестный и терпеливый рыцарь, поощряя чужую чувствительность и капризность. Ей, может быть, и самой хотелось бы обидеться, надуть губы и оскорблено всплакнуть или проявить норов, но здравый смысл требовал, чтобы в экстремальной ситуации, хоть один человек проявлял здравомыслие.

— Кстати о здравомыслии, — пробормотала Яританна, поднимаясь с места и негромко постанывая от боли в нетренированных мышцах после вчерашней скачки.

Вообще-то, во всём многообразии факультативов и курсов, которые посещала юная Чаронит в поисках своего призвания или хоть какого-то таланта, заклинательство не было в фаворе. Это был единственный из курсов, покинуть который было её личным желанием. Две недели наполненные восторгами наставницы относительно значимости и высокого потенциала этого искусства навели на ещё совсем маленькую девочку такую глубокую тоску, что даже мечты о величии не смогли помочь десятилетнему ребёнку увлечься древним, немного экзотическим типом чародейства. Единственное, что Танка смогла вынести с тех занятий, это неприязнь к чучелам змей, коими был щедро увешан кабинет, и заклятие связи первого порядка, вытягивавшее из средней по потенциалу чародейки много резерва. Только Чаронит, не была бы до конца самой собой, если бы не смогла и это пустить в дело. Забившись в дальний угол полатей, девушка подтянула к себе такой дорогой во всех отношениях рюкзак и нетерпеливо переложила на колени первую пригоршню монет. На миловидном, личике блондинки проступила хищная улыбка.

— Ты судишь поверхностно, — морща маленький носик, передразнила подругу Алеандр, отчего хозяйская кошка, греющаяся на подоконнике, недоумённо отшатнулась. — Можно подумать, она тут гений мысли и кладезь мудрости. Чокнулась совсем со своими деньгами, носится за ними как Коши, только что каждую монетку не целует. Каких-то трёх золотых ей на комнату жалко! Вот отдавай теперь свои честно выигранные. Ещё и сдачу, небось, потребует… ведьма.

Кошке собеседница явно не понравилась, и зверь лениво развернулся, чтобы направиться на хозяйский дворик, где изящный кошачий ум не перегружали ненужными душевными излияниями, зато могли от щедрот души бросить колбасный хвостик или подпорченную шкурку. Удостоенная великой чести лицезреть кошачий зад, травница только фыркнула, слезая с прислонённой к стене стремянки. Слезать не особенно хотелось, потому что после ночной грозы, больше напоминавшей репетицию апокалипсиса, сухой во внутреннем дворе оставалась только эта стремянка, вытащенная, видать, недавно из-под какого-то навеса. Однако за неимением собеседника приходилось заставлять себя двигаться, дабы не ощущать уж совершенно не нужной.

В принципе, лениться и бездельничать Валент, как и большинство учеников и подмастерьев, любила, практически обожала, но вездесущая тётка, умудрявшаяся появляться на горизонте в самый неподходящий момент, и строгая до работы мама, приучили юную травницу к постоянной маскировке. Застигнутая в саду за валянием на травке, она начинала судорожно искать редчайших букашек для настоя; в гостиной — доставала из-за подушки конспект лекций; в столовой — протирала костяные статуэтки; в оранжерее хранился специальный ужасающего вида фолиант; а в беседке вообще к лавке привязанными висели колбы с простейшими реактивами. С алхимией у Валент было не очень, поэтому из беседки она всё-таки предпочитала спасаться бегством. Сейчас, увы, поблизости не было ни одной мало-мальски занимательной вещи, интерес к которой смог бы оправдать приступ безделья, и придумывать себе занятие всё же пришлось. Из разговоров хмурых как с перепою постояльцев она и без того знала, что из плохо закрытой конюшни разбежались перепуганные грозой лошади, неизвестным образом умудрившиеся выбраться за забор. Вполне можно было бы пойти в конюшню посмотреть, не дезертировала ли вместе с остальными беглянками её собственная коняшка, но перед дверями образовалась такая огромная лужа, что для её пересечения впору было идти за веслом. Прикинув, что ни один из Танкиных лаптей, надетых вместо собственных туфелек в назидание ворчливому духовнику, несмотря на приличный размер (на два, а то и три больше будут) для великой цели не подойдут, Алеандр проведывать лошадей раздумала: кто не сбежал, тот не утонет.

— Вот гибискус, погодка ещё эта мерзкая! — невольно ругнулась девушка, когда первый же порыв ветра пересчитал все рёбра, добравшись, кажется, даже до желудка.

С вселенской тоской и благородной обидой за попранные идеалы взглянула Алеандр на дверь такого уютного и тёплого домика, половина чьего первого этажа была в полном их распоряжении до полудня. Сразу так захотелось обратно, с тёплой печи, парочке застиранных покрывал и самовару, но стоило в окне показаться знакомой белёсой макушке, как сентиментальный флёр, словно рукой сняло.

— А всё из-за неё! — в сердцах пожаловалась девушка осколку фальшивого черепа, сорванного бурей со своего почётного места. — Тоже мне всезнайка нашлась. Я, видите ли, поверхностная! Она так глубоководная… вобла. Только и знает, что в своих книжках копаться да по кладбищам шариться, а туда же! Самая умная нашлась. Да чего она вообще в жизни видела!?! Всё время только учится, ничего другого в голове нет. Кладезь жизненного опыта без опыта жизни! И поучать тоже лезет. Виль, ей ишь ты, не нравится. Будто я от него в восторге. И ничего, терплю, не жалуюсь.

Девушка вопросительно глянула на единственного благодарного слушателя, словно ожидая от него слов поддержки или восторгов по поводу стоического поведения, но череп оставался глух ввиду отсутствия даже слуховых каналов. Это немного огорчало и сбивало с боевого настроя, лишний раз напоминая, что на улице сыро и ветрено, а в комнате тепло и Танка.