Юрий Нестеренко - Крылья

Большинство опасных для жизни зверей бегают быстрее аньйо. Но лыжи, особенно по насту, — а за несколько часов мороза он окреп, — увеличивают шансы бегущего. К тому же излюбленная тактика твурков — если жертва не совсем беспомощна, не нападать, прежде чем преследуемый не будет вымотан долгой погоней… Вой и рык то слева, то справа подхлестывали меня. Но не думайте, будто меня подгоняла паника. Не скрою, мне было страшно, но я четко понимала, что главное — выбраться из леса на открытое пространство, где дальнобойное оружие даст мне бесспорное преимущество. Меж тем уже вечерело и вдобавок снова повалил снег, ухудшая и без того плохую видимость. У меня возникло и стало крепнуть подозрение, что я вовсе не бегу к реке, а петляю по лесу и так и буду кружить, пока не упаду без сил. Я упорно твердила себе, что это чушь, что я постоянно выбираю впереди следующее дерево в качестве ориентира, а значит, не могу сбиться с курса…

Внезапно лыжа наткнулась на присыпанную снегом корягу, и я упала на колено и левую руку. Правую я успела подогнуть, иначе стволы пистолета забились бы снегом. И в тот же миг я не столько даже услышала, сколько почувствовала движение за спиной. Я выстрелила назад, не целясь, фактически не видя своего врага, и лишь в следующее мгновение разглядела, как что-то большое и мохнатое шарахнулось назад за деревья, в снежную пелену. Тонкий скулящий визг звучал музыкой в моих ушах. Есть! В снег вплавились кляксы крови, казавшиеся черными в умирающем вечернем свете.

Тем не менее расслабляться было рано. Я поспешно выпрямилась — упавший провоцирует нападение — и собиралась перезарядить оружие, но глухое рычание сбоку заставило меня вновь обратиться в бегство.

Я хотела было взять в левую руку арбалет, болтавшийся за спиной, но решила, что на короткой дистанции, когда любой выстрел можно сделать только один раз, будет больше пользы от топора. Тем временем сумерки сгущались.

И вдруг лес кончился. Я словно прорвалась сквозь прореху в снежном занавесе и очутилась на лысой равнине, полого спускавшейся к реке. Берег был хоть и невысок, но обрывист, так что самой реки я не видела — лишь белеющие поля на противоположной стороне, смутно различимые сквозь снегопад.

Я пробежала еще пару дюжин локтей и в который уже раз оглянулась, проверяя, что делается у меня за спиной. И вот тут я впервые увидела своих преследователей.

Это действительно были твурки. И, боже, какие они были огромные! Чуть ли не вдвое больше своих ранайских сородичей! Встав на задние лапы, любой из них оказался бы выше меня на голову. Их шерсть была не пятнистой, как у твурков умеренных широт, а снежно-белой. Вот почему их так трудно было рассмотреть между деревьями… Теперь же я хорошо видела их широкие оскаленные пасти и горящие в полумраке зловещими угольками глаза.

Их отделяло от меня всего несколько прыжков, и медлить нельзя было ни мгновения. Я выстрелила в голову вожаку — или кем там был бежавший первым. С такого расстояния я, конечно, не промахнулась: его левый глаз взорвался кровавым кратером, пачкая красивый мех.

Итак, они потеряли уже двоих — в большинстве случаев этого было бы достаточно, чтобы остановить ранайскую стаю. Твурки ведь каннибалы и предпочитают в таких случаях без опаски сожрать собственных убитых и раненых сородичей, чем с риском для жизни продолжать атаковать далеко не беззащитную жертву.

Но южные твурки рассуждали иначе. Как видно, они полагали, что мясо сородичей от них все равно никуда не денется, а упускать еще живую добычу — непростительное расточительство. А если в битве погибнет кто-то еще — что ж, будет больше еды остальным.

Тем не менее они, устремившись было в решающую атаку, после моего выстрела шарахнулись в стороны, вновь рассыпаясь полукругом. Я продолжала бежать, глядя через плечо и размахивая бесполезным уже пистолетом; перезарядить его на бегу было, конечно же, нереально. Инстинкт требовал бросить разряженное оружие или хотя бы сунуть за пояс и вооружиться арбалетом, но разум удержал от этого: раз уж хищники видели, как огонь и гром из этой черной палки несут смерть — пусть и дальше видят этот грозный предмет у меня в руках.

Река была все ближе. Собственно, она не была никаким спасением — хищники бегают по льду ничуть не хуже меня, а пожалуй, и лучше, учитывая, что могут цепляться когтями. Но тогда мне почему-то казалось, что, добежав до реки, я спасусь. Если бы не эта иррациональная уверенность, не знаю, хватило бы у меня сил на последний отчаянный рывок…

Однако твурки, видя, что я больше не стреляю, начали постепенно сжимать полукольцо. Я вывернулась из лямок рюкзака-палатки и бросила свою поклажу в сторону зверя. Тот сперва отпрянул, затем ткнулся мордой в рюкзак, обнюхивая, и принялся рвать ткань зубами и когтями. Как видно, учуял мои съестные припасы. Но оставались еще пятеро, продолжавшие преследование.

Ох, как я бежала эти последние сотни локтей… Горло саднило до самых легких от холодного воздуха, во рту стоял мерзкий железистый привкус, а сердце колотилось так, что казалось — вот-вот сломает ребра. Счастье еще, что бежать приходилось под уклон… И все же я выскочила на берег, все еще живая и ненадкусанная.

И обомлела. Река была покрыта льдом лишь у берега. А дальше снег падал прямо в черную воду.

Только тут я вспомнила, что в отношении Черной Реки у хардаргов существуют какие-то поверья, В свое время я не стала в них вникать, считая их обычной суеверной чепухой, у меня были дела поважнее. Даже если бы я тогда лучше знала язык и поняла, что эта река не замерзает даже в сильный мороз, я бы, наверное, сочла это таким же поэтическим преувеличением, как и чудовища в сагах… Позже я сообразила, что ничего сверхъестественного тут нет — должно быть, в водах Дарлан-Уге растворены какие-то соли, которые в изобилии выносят питающие ее подземные родники из карстовых пещер. Но в тот момент я просто стояла перед фактом: бежать некуда. Твурки знали, что делали, когда гнали меня к берегу.

Я бросила пистолет, выхватила арбалет и успела выстрелить в тот момент, когда твурк уже прыгал. Стрела вонзилась ему в грудь, но, конечно, не смогла остановить, а мне лыжи помешали отскочить в сторону — и в следующее мгновение эта туша обрушилась на меня всем своим весом, минимум вдвое превосходившим мой. Я успела ухватить его руками за горло (с оружием, естественно, пришлось расстаться), и мы покатились с кручи вниз.

Зверь был еще жив, и его когти драли мой полушубок, а пасть щелкала в полулокте от моего лица, обдавая меня зловонным дыханием. Я изо всех сил вцеплялась в складки кожи под его мехом, отстраняя эту жуткую морду от себя. Несколько страшных мгновений я чувствовала, как мех выскальзывает из-под моих перчаток, но рана хищника все же была смертельной. Когда мы выкатились на прибрежный лед, его мускулы уже одрябли, и я без труда высвободилась из страшных объятий.