Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов

— …, - выпалил хриплый гроллин по собственному любопытству проскользнувший первым и теперь оказавшийся вкатанным в стену под весом сослуживцев.

— Вроде не колдовское, — неуверенно отозвался вурлок с новеньким синяком; он заходил последним и теперь на вытянутых руках упирался в чудовищные створки и подозрительными огоньками.

Его собрат горячо поддержал это заявление, хотя по злому року оказался развёрнутым лицом в задний угол и зажатым между двумя весьма рослыми гроллинами. Столб снова тряхнуло, отовсюду разнёсся протяжный скрежет.

— А может, это ведьма отомстить решила, за то, что мы её там, в лесу, казнить хотели? — подал голос более низкорослый гроллин, который вообще ничего не мог видеть в образовавшейся каше, но чуял неладное ещё острее.

— Лучше бы казнили, — проворчал расплющенный вурлок, пользуясь тем, что более лояльный к наследнице Коршуна собрат, не может отвлечься от панели, чтобы разобраться с недовольным.

— Братцы, мне что-то нех… — прошептал побелевший враз мужчина с остекленевшими глазами и попытался сползти на пол по деревянной стенке, но из-за отсутствия места повис на остальных обморочным балластом.

— Мать твою, — заскрипел зубами придавленный к задней стене гроллин, на которого навалилась ещё одна ноша, и, упершись ногами в стенку, спихнул с себя малохольного.

В замкнутом пространстве клубок тел не удержал хрупкого равновесия и повалился на створки. Раздался звон колокольчика и резкий толчок, от которого на пол повалились и оставшиеся. Загорелся слабый мерцающий свет, и панели медленно поползли в стороны. За ними была тьма, густая и непроглядная, сплошным месивом забившая коридор от стенки до стенки. В ней были видна лишь пара глаз, сияющих ненавистью. Мужчины дружно затаили дыхание и остолбенели от вида Такого обитателя руин.

Охотник склонил голову в появившийся из неоткуда проём и громко вдохнул воздух, выхватывая лишь слабые отголоски искомой души среди воспоминаний ненавистных людишек. Он был слишком занят выслеживанием дичи и сбит с толку без опеки прозорливого господина в лабиринте старого Хранителя, чтобы растрачивать свою ярость. Захваченный было воздух серыми клубами вырвался наружу — вурлок пытавшийся незаметно дотянуться до ряда ещё светящихся точек — камушков обмяк, безвольно прижимая безжизненной рукой первую попавшуюся. Панели резко сошлись по его плечам, наполняя и без того непривлекательное пространство запахом протухшей от дыханья Охотника крови.

— Ой, чё-то мне нех… — вяло пробормотал едва пришедший себя носитель редкой для Долины клаустрофобии и снова благополучно потерял сознание, теперь уже от быстро нарастающей вони.

Свет потух, пол задрожал и снова сдвинулся, принося в этот раз жестокое чувство облегчения.

— Вирен, — просипел сдавленной грудью оставшийся вурлок, — жаль, хороший мужик был.

— Ага, — хриплый гроллин, так и не смог подняться, запутавшись ногами с обморочным и покойником. — Ща слушаемся ведьму и ни ничего не трогаем.

— Да что ж это творится? — впервые дрогнул голосом его сослуживец, чья спина сейчас была ближе всех к злополучным панелям и начавшему подрагивать телу.

В этот раз не было звона колокольчика, не загорелся свет, не дрогнул пол. В стену на полном ходу постучали, оставляя глубокую вмятину. Одну вторую, третью…. Странная комната не была столь надёжна перед лицом сотни оголодавших сумеречников.

Ночь давно перевалила за середину, только медлительный осенний рассвет даже не собирался пробираться на небо первыми сероватыми проплешинами. Солнце непростительно задержалось на востоке и утонуло под обломами Кольцевых гор горстью бессмысленных пёстрых лучей. Чернота небес лишившись последнего жителя жадно всасывало в себя огни звёзд, посекундно мутнея. Великая тьма накрывала проклюнувшиеся из земли ростки забытых зданий, волочилась удавкой из глубины Затаённого леса. Ей вторили хлопанья далёких иссушенных крыльев.

Решение покинуть площадку перед злосчастным храмом далось небольшому отряду нелегко и болезненно. Причиною были не столько патриотические чувства вурлоков и части проникшихся общей идеей гроллинов (любая верность пасует перед лицом Охотника, что способен обратить в бегство даже смерть), сколько неимоверная физическая слабость и нахлынувшая с небес тяжесть и подавленность. Сильные и готовые к тяжёлым испытаниям воины едва передвигали отёкшие ноги в потугах убраться подальше от ненавистных уродливых памятниках мертвечины. Они непростительно опаздывали, земля уже накалялась и трепетала, слышались хруст иссохшей древесины.

Оборона пала почти мгновенно. Внутренняя кромка ровных вышколенных древ рухнула общей стеной, разбиваясь о стенки ветхих забытых конструкций хрустальными подвесками. За ними, выщерив изуродованные вычерненные сучья, показались корявые, скрученные раком и лишайником иссушенные стволы останков Затаённого леса. Из глубоких борозд в мёртвой коре сочились безликие твари, каплили на растрескавшуюся землю, стекались сгустками общего безразмерного тела. Зов бередил их полусонные от изнеможения и голода личины, взывая к себе, и суля счастливую добычу. И море тронулось, прорвало и потекло. По "улицам" нёсся визге и шипенье сплошной поток бесформенной массы, что только воплями своими и зловонием позволяли угадывать в себе детей сумерек. Сотни, тысячи неистлевающих духов накатывали чёрной волной, сползали с козырьков, захлёстывали. Их тягучие слизкие тела выжигали кислотой рубцы в камнях, оставляли чёрные шрамы на земле. Их потоки стекались к проклятому храму, свивались, шипели и неслись наперебой, силясь втянуться в щели и дыры. Бушующей стихие их, казалось, не было конца.

Нлуй и ещё пятеро мужчин лежали под покосившейся и крайне удобно нависшей крышей несуразного строения. Люди тяжело хватали обрывки воздуха и во все глаза пялились на происходящее вокруг безумие, не в силах сделать что-либо. Где-то поблизости должны были прятаться другие уцелевшие, если их укрытия показались призванным сумеречникам столь же неаппетитными. Старый советник впервые после падения столицы начал молиться, не из страха за свою жизнь перед жалкими тварями сумерек, что неотвратимо должны были издохнуть уже несколько веков назад. Он прекрасно понимал, всю невозможность их предприятия и спешил замолвить словечко перед лицом высших сил за любимую внучку и упрямого мальчишку, что никогда не сдавался. Было очевидно, что после этой ночи отвевать его самого будет уже некому.

— Это… это когда-нибудь кончится? — шептал лежащий рядом гроллин, в его руках была связка цветастых бусинок, сделанная неловкой детской рукой. — Это… это просто…