Евгений Малинин - Уругумская сталь

Ратмир медленно спустился с лошади, хлопнул ее ладонью по крупу, и та неторопливо пошла к краю поляны, где обосновался секретарь Вершителя, Тороп, и где стояли все остальные члены Совета посвященных.

Ратмир, как был, в белом облачении, встал напротив дружинника и вслух, негромко спросил:

– Ты из какой стаи?

– Я – западный медведь! – Ответил тот, сопроводив свой ответ хищной улыбкой.

«Да, я мог догадаться… – подумал про себя Ратмир. – Медведь… Одиночка с нетерпеливым, вспыльчивым нравом и… шерстью на теле. И он, конечно же, бросил оружие, значит, собирается повернуться к Миру родовой гранью… Глупец!»». А вслух произнес, сопровождая свои слова мыслью для всех:

– Нападай, медведь! – «Нападай, медведь!»

Улыбка медведя раздалась шире, и он прохрипел:

– Не торопись, волхв! Не торопись!!

«Волхв! – Усмехнулся Ратмир. – В его глазах я уже не Вершитель! В его глазах я уже… труп!»

Медведь прыгнул вверх и в самой высокой точке своего прыжка перевернулся через голову. Мутное, чуть синеватое облако окружило его фигуру, и на землю, на все четыре лапы опустился огромный черный медведь. Он тут же поднялся на задние лапы и вполне членораздельно прорычал:

– Не передумал, волхв?!

И тут же над поляной и окрестными холмами взметнулась его мысль для всех:

«Не передумал, волхв?! Ответь всем!»

«Не передумал! Нападай!» – Бросил над замершими многоликими Ратмир.

Медведь коротко рявкнул и ринулся на высокую, окутанную белоснежной хламидой фигуру.

Холмы как-то разом выдохнули, и вдруг окружающую тишину прорезал тонкий, совсем юношеский голосок:

– Беги, волхв! Беги!!

Но белая фигура Вершителя осталась неподвижной, словно омытая дождем статуя из белого мрамора. И только в самое последнее мгновение, когда казалось, что могучие медвежьи лапы вот-вот сомкнутся на ней, сомнут ее, превращая все ее великолепие в грязное кровавое месиво, она чуть наклонилась и коротко взмахнула рукой. Казалось, крошечная молния сверкнула белым же в этой руке и беззвучно пропала в черной, густой, неподвластной этому Миру шкуре. В следующее мгновение белая фигура отступила на шаг, а огромный, черный зверь вдруг вскинул к небу оскаленную морду и взревел наполненным невыносимой болью смертным ревом.

Казалось сам воздух над поляной, над холмами, над скопищем многоликих, погруженных в гробовое молчание, замер, сгустился, превратился в прозрачное, но удивительно прочное, резонирующее стекло, десятикратно усиливающее рвущийся из медвежьей глотки рев. А затем это стекло не выдержало и лопнуло! И наступила оглушающая тишина.

Еще секунду медведь стоял неподвижно, словно собираясь совершить еще один прыжок, еще раз обернуться к Миру человеческой гранью. Казалось, вот сейчас толстые, неуклюжие лапы оттолкнут это громоздкое, тяжелое тело от земли и спасительное облако переворота укроет его… Но вместо этого огромная туша рухнула навзничь, и все увидели, как по черному брюху расползается багровое пятно, как оно быстро темнеет, как стремительное, невидимое пламя беззвучно пожирает мертвое тело!

А затем, над вымороченной тишиной поляны потянулась тяжелая, горькая, безысходная и в то же время чудовищно мощная мысль:

«Вот что сделают с нами изверги, если мы не сможем завтра их уничтожить! Уничтожить, не поворачиваясь к Миру звериной гранью, своими руками, своим оружием! Вот зачем вас позвали сюда, на защиту университета, Совета, ибо, если завтра погибнут они, послезавтра погибните вы все!»

Ратмир сделал короткою паузу, чтобы его мысль дошла до каждого из присутствующих, а затем закончил:

«А теперь думайте!.. Думайте!!»

Вершитель сделал короткий знак, и темная фигура его секретаря выбежала на поляну, ведя за собой лошадь. Как только Ратмир поднялся в седло, его окружил эскорт из стражей Совета и восьмеро трижды посвященных. Кавалькада медленно проехала сквозь тяжелую, давящую тишину, разлившуюся над поляной древнего ристалища и окружающими ее холмами, направляясь в город. А сотни многоликих, простых дружинников, молодых и побелевших в боях, продолжали сидеть неподвижно, наблюдая за тем, как огромная, черная туша медленно исчезает, пожираемая невидимым пламенем.

Наконец поляна очистилась полностью, только примятая трава указывала на то, что там лежало нечто очень тяжелое. И многоликие зашевелились, начали молча переглядываться, словно опасаясь словом, мыслью, спугнуть ту искру понимания, которая проникла в их сознание, и которой только предстояло стать полным, глубоким пониманием… возможного будущего.

И вот один из них, пожалуй, самый молодой, осторожно поднялся с травы, на которой сидел, мелким шажком спустился к ристалищу и крадучись подошел к тому месту, где лежала туша поверженного медведя. Долгую минуту он рассматривал примятую траву, а затем над всеми прошелестела едва различимая, испуганная мысль:

«Ничего!..»

К нему спустились еще трое и обступили примятую траву. И секунду спустя все уловили еще одну нерешительную мысль:

«Как будто, ничего и не было!..»

И тут же с одно из окружающих холмов донеслась растерянная догадка:

«А, может быть, действительно ничего не было?!»

И тут же торопливое объяснение:

«Он же – трижды посвященный! Он же – Вершитель!! Он мог показать нам все, что угодно!!!»

Но с другого холма все окатили трезвой, холодной, спокойной мыслью:

«А куда, тогда делся медведь?! Он пришел с нами, он сидел рядом с нами, мы с ним разговаривали, толкались с ним за удобное место. Мы видели, как он спускался, двоим из нас он наступил на ноги и одежду!.. И еще! Даже если Вершитель способен внушить такую яркую, правдоподобную иллюзию такому огромному количеству людей, зачем ему дурачить нас?!»

И снова над древним ристалищем повисла тишина. А затем многоликие начали молча расходиться.

Два последующих дня в Лютеце было тихо. Буйство, распри, соперничество между стаями и отдельными дружинниками прекратилось, и только на переполненных ристалищных площадках и в гимнастических залах все яростнее и яростнее звенело оружие. Не тренировочное оружие – боевое!

На третий день в Лютец вошла полевая стая восточных волков, которую привел Скал – четыреста конных дружинников в светлых доспехах. Встречать их вышли чуть ли не все оставшиеся в городе многоликие. Остановившись на площади перед главным зданием университета, волки не спешились, как это сдала бы любая другая стая, а дождались, когда вожак, ушедший докладывать о прибытии стаи, вернулся в сопровождении самого Вершителя. Ратмир обошел конный строй, осмотрел каждого бойца, а затем приказал бывшему с ним дважды посвященному Хорту разместить стаю в казармах, а вожака полевой стаи и сотников пригласил в малый зал Совета посвященных.