Софья Ролдугина - Зажечь звезду

Эмиль оставался смертельно серьезным.

— Теперь вы понимаете, почему мы хотим сохранить наше существование в секрете?

Я медленно кивнула. Сейчас, когда самые важные кусочки мозаики заняли свои места, узор воспринимался совершенно по-другому.

— Слишком многие захотят получить «компаньона». Любой ценой. А если все вы потеряете тела, то просто не сможете сохранить память и разум, став всего лишь одними из духов тонкого плана. Так?

Змей вздохнул, подтверждая мою теорию.

— Вы сохраните тайну?

— Обещаю. С Феникс, полагаю, такого слова брать не потребуется?

— Нет, — улыбнулся Клод. — Она — одна из нас. Авайен.

Мне не понравился собственнический взгляд, которым он одарил мою подругу, но я сделала над собой усилие и постаралась быть дружелюбной.

— Хорошо. Теперь, когда мы прояснили все детали, давайте закончим завтрак и посетим сад. Не помешало бы заранее осмотреть место для будущего ритуала… Потом мне хотелось бы обсудить кое-что с Феникс конфиденциально. Подойдет и наша комната.

— Я все устрою, — пообещал Эмиль.

Феникс огорчилась:

— Ну вот, договорились опять, а меня не спросили. И почему так всегда выходит?

Я рассмеялась.

— Можешь считать это местью за то, что ты втянула меня в эту авантюру.

«Потом», — почти беззвучно шепнула я, поймав взгляд подруги, и получила согласный кивок.

В истории этой белобрысой семейки есть много недоговоренностей, но их мы с Феникс, пожалуй, обсудим их наедине. Доверие — штука коварная. Если ошибешься в человеке, то можешь потерять все.

Откат. Около двух лет назад, где-то в Срединном лесу

Он странный. Определенно, очень странный. Но потихоньку я к нему привыкаю — к его невероятной красоте, к развязанным манерам, к пугающей силе…

Единственное, что до сих пор вгоняет меня в краску, стоит задуматься об этом — эмпатия. Не способность читать мысли даже, а именно то, что мои чувства перед ним, как на ладони.

Насмешливо щурится. Цепкие горячие пальцы ложатся на мое плечо, мягко давят, заставляя откинуться назад, в смущающие и ужасно уютные объятия.

Скашиваю глаза.

На его лице танцуют отсветы пламени, окрашивая бледную кожу в красноватый оттенок. Мои щеки тоже пылают, но совсем по другой причине.

— Брось, Найта. Тебе идет румянец, — идеальные губы растягиваются в улыбке.

Дергаюсь, делая попытку вырваться, но тщетно. Ласковые руки держат крепче стальных оков.

Не скажу, чтобы мне не нравилось, но…

…но он же об этом знает!

Смущаюсь еще больше.

Эмпатия, чтоб она в бездну провалилась.

— Максимилиан… — в спешном порядке ищу тему для разговора, лишь бы не сидеть так, сходя с ума от неловкости и счастья одновременно. — Скажи, а как это — быть эмпатом?

Ухмыляется. Не вижу, но чувствую совершенно отчетливо.

— Это вкусно.

Злюсь шутливо и пихаю его локтем в живот.

— А если серьезно? Ладно, с людьми связь односторонняя, а с другими шакаи-ар? Каково это — слышать, чувствовать всех вокруг, и знать, что тебя тоже видят насквозь?

Хохочет. Нет, ну почему в я всегда оказываюсь посмешищем?

— Ну Кси-иль…

Волосы у меня на затылке чуть шевелятся от его дыхания. От этого по спине пробегают мурашки, но отпусти он меня сейчас, сил отодвинуться не будет. Я не очень понимаю, почему так происходит, но мне… нравится.

— Найта, с чего ты взяла, что мы открыты друг для друга? Внутри клана — да, возможно, по крайней мере, в Северном друг от друга прятаться не принято. Плюс еще десяток-другой друзей из других кланов, и часть старейшин — их не так-то просто выставить из головы, а как бы иногда хотелось спрятаться… — в его голосе чувствуется досада. — А от прочих эмоции и мысли отсекаются. Почти намертво. Первое, что чему учится шакаи-ар — контролировать эмпатию и телепатию.

Хмурюсь. Не понятно.

— А зачем? Разве открытость друг другу не сближает?

— Скорее, наоборот, — он задумчив. — Слишком велик соблазн — узнать болевые точки соперника, ударить по ним… Слишком силен страх — попасть под удар. Нет, доверие — привилегия для очень узкого круга. Даже внутри одного клана оно держится на невозможности предать своего князя и собратьев.

— Вот как, — мне становится грустно. Значит, для своих эмпатия — штука бесполезная. — Хоть в общении с людьми ваши помогают?

Его руки сжимают меня чуть сильнее. Как будто он боится, то я исчезну.

— Чаще нет, чем да. Люди довольно быстро меняют решения, а еще — лгут даже себе. Хотя, конечно, риск быть обманутым уменьшается в разы — чувства врут реже, чем мысли. Но лучше всего не полагаться на эмпатию, а на простое правило: «Не доверяй никому, но делай вид, что поверила». Если не обезопасить себя так, то однажды чужое предательство тебя сломает.

Мотаю головой.

— Не сломает. Я доверяю только тем, кого люблю, а им могу простить все. Даже предательство. Поэтому я не боюсь верить людям. А вот ты — трусишка, Максимилиан. Наверное, поэтому у тебя и друзей немного.

Он замирает. Когда заговаривает снова, голос похож на тающий лед.

— Посмотрим, что ты скажешь, когда подрастешь. И, ради всех богов, не вздумай верить мне.

Вспыхиваю. Последняя мысль была как раз о том, что Максимилиан, вытащивший меня из аллийских подземелий, мое доверие уже заслужил.

— Можно подумать, ты собираешься меня предавать, — ворчу.

Он хмыкает.

— Предает тот, кто обещал. Я тебе ничего не гарантировал, помни. Обещал постараться не причинять вреда, но не более.

— Это намек? — возмущаюсь. — Вот подлец!

— О том и речь. Не стоит мне доверять… Потому что терять твое доверие мне будет тяжело.

Его парадоксальные слова оставляют горьковатый привкус. Продолжать разговор представляется кощунством. Поэтому мы просто сидим и молчим, глядя на угасающий огонь.

Спиной я чувствую, как бьется его сердце. Почему-то это кажется мне знаком его доверия.

Ну и пусть предает, воплощает свои жуткие планы, бросает и вообще делает, что хочет. Но я его уже не предам. И это — данность.

Наверное, я действительно дура.

Спустя несколько месяцев, Зеленый, кафе-мороженое 

— Вот идиотка-то! — ярится рыжая. — Бесхарактерная. Он же тебя чуть не убил, использовал по полной программе, а ты…

— Я люблю его.

— Да как ты можешь его любить, после того, что он сделал! Он предал, предал, предал, предал!

— Этна, я люблю его. И все. И еще…

Она с такой яростью ковыряет мороженное в стаканчике, что пластиковая ложечка трескается.