Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

Она вытаращила глаза. — Когда хоть раз слово значило для тебя больше куска дерьма?

— Я изменился. — Коска выудил из заднего кармана фляжку, отвинтил пробку и сделал долгий глоток, не сводя забавляющихся глаз с её лица. — И должен признаться, что этим обязан тебе. Я оставил позади прошлое. Вновь обрёл принципы. — Он осклабился своим капитанам, а те осклабились в ответ. — Немного замшелые, но мы придадим им глянец. Ты выстроила с Орсо добрые взаимоотношения. Верность. Искренность. Стабильность. Погано было б сливать в сортир твой тяжкий труд. Вдобавок как же не принять во внимание первое правило солдата, правда, парни?

Виктус и Эндике ответили в унисон, прямо как раньше, прежде чем она села в кресло. — Никогда не сражайся на стороне проигравших!

Усмешка Коски вытянулась шире. — У Орсо на руках все козыри. Сможешь раздать себе хороший расклад — мои ушки всегда на макушке. Но пока что мы с Орсо.

— Как прикажете, генерал, — заявил Эндике.

— Как прикажете, — эхом откликнулся Виктус. — Здорово, что вы вернулись.

Сезария наклонился, что-то бормоча на ухо Коске. Новый генерал-капитан отшатнулся, как ужаленный. — Выдать их герцогу Орсо? Ни в коем случае! Сегодня счастливый денёк! Радостное событие для всех и каждого! Никаких убийств, не здесь, не сейчас. — Он вскинул руку в отгоняющем жесте, словно шуганул кошку вон из кухни. — Ступайте. Всё же завтра лучше не появляйтесь. После мы уже можем и не быть такими радушными.

Монза сделала шаг ему навстречу, изо рта уже начало вылетать проклятие. Был стук и лязг металла, когда разносортица капитанов потянула своё оружие. Дружелюбный заступил ей дорогу, расправляя руки, опуская ладони вдоль тела, ничего не выражающее лицо повернулось к ней. Она остановилась и замерла. — Я должна убить Орсо!

— И если у тебя получится, брат снова будет жить? — Коска вызывающе вздёрнул голову. — У тебя исцелится рука? Или нет?

Её всю бросило в холод, по коже ползли мурашки. — Он должен получить по заслугам!

— А, так ведь и большинство из нас. И, безотносительно, все мы получим. А тем временем скольких иных ты ещё затянешь в водоворотик твоей кровавой резни?

— Ради Бенны…

— Нет. Ради себя. Не забывай, я тебя знаю. Я стоял там, где ты стоишь сейчас, побитый, преданный, оплёванный, и без гроша в кармане. Пока у тебя ещё остались те, кого надо убить, ты прежняя Монцкарро Муркатто, великая и ужасная! Без них, да кто ты такая? — Коска свернул губы в трубочку. — Одинокая калека с дурным прошлым.

Слова душили её. — Пожалуйста, Коска, ты обязан…

— Я не обязан ни хрена. У нас всё ровно, помнишь? Более чем, скажу я. С глаз моих долой, гадюка, пока я не отправил тебя в кувшине герцогу Орсо. Ищешь работу, северянин?

Трясучкин целый глаз пополз по Монзе и на миг она уверилась, что он скажет да. А затем он медленно покачал головой. — Я останусь с тем вождём, который у меня есть.

— Преданность, ого? — Коска фыркнул. — Ты с такими глупостями завязывай, с ними долго не живут. — Раскат хохота. — Тысяча Мечей — не место для преданности, да, пацаны? У нас таким ребячеством не страдают! — Снова хохот, пара десятков суровых усмешек нацелились на Монзу.

Её замутило. В шатре одновременно казалось и слишком ярко и слишком темно. Нос уловил какую-то струю запаха — потных тел, или крепкой выпивки, или отвратной стряпни, или слишком близко к ставке вырытых выгребных ям — и желудок перевернулся, отрыжка плеснула в рот. Покурить, о, пожалуйста, покурить. Она повернулась на каблуке, как-то нетвёрдо, протолкнулась между парой похихикивающих мужиков и вышла за полог прочь из палатки, в яркое утро.

Снаружи стало намного хуже. Солнейчный свет резал. Хари, дюжины их, сплылись воедино в глазастое месиво, напряжённо глядящее на неё. Суд отбросов. Она пыталась смотреть вперёд, всегда вперёд, но не могла заставить веки не колыхаться мелкой дрожью. Она пыталась идти с поднятой головой, как раньше, но колени так тряслись, что все наверняка слышат как они хлопают об изнанку её брюк. Всё равно что она сняла с себя весь свой страх, свою слабость и боль. Сняла, сложила высокой стопкой, а теперь всё это рухнуло на неё и накрыло её, беспомощную, единой огромной волной. Кожа заледенела от стылого пота. Руку ломило до самой шеи. Они увидели, кто она на самом деле. Увидели, что она пропащая. Одинокая калека с дурным прошлым, в точности как выразился Коска. Внутренности свело и она подавилась, горло запершило от желчи. Мир пошатнулся.

Так долго держаться помогала лишь ненависть.

— Не могу, — прошептала она. — Не могу. — Ей было не важно, что дальше, лишь бы её не сдвигали с места. Нога зацепилась и она начала заваливаться и почувстовала, как Трясучка поймал в захват её руку и поднял на ноги.

— Иди, — прошипел он ей на ухо.

— Не могу…

Его кулак тяжело ткнулся ей в подмышку, и от боли мир на миг прекратил вращаться. — Иди, или нам пиздец.

Хватило сил, чтобы с трясучкиной помощью добраться до лошадей. Хватило, чтобы сунуть в стремя сапог. Хватило, чтобы стеная от боли, залезть в седло, развернуть лошадь и направить её морду в нужную сторону. Как они уезжали из лагеря, она не помнила. Великий генерал-капитан, звезда-по-идее-смерти герцога Орсо, болталась в седле, как кусок дохлятины.

Ты закаляешь себя, становясь чересчур твёрдой, и одновременно становишься хрупкой. Чуть треснет — и всё на куски.

VI. Осприя

Мне нравится агония, взаправду ведь она.

Похоже немножко золота может избавить от моря крови.

Мусселию нельзя взять без долгой, затянутой осады, это знали все. Некогда великая крепость Новой Империи впитала в свои древние стены гордость прежних, некогда великих обитателей. В стенах-то гордости может и чересчур, да в карманах их защитников золотишка маловато. За ничтожную сумму Бенна договорился о том, что воротца с узкой стороны крепости оставят незапертыми. Ещё перед тем как Верный со своими людьми взял укрепления, и задолго до того, как остальная Тысяча Мечей хлынула в город грабить, Бенна вёл Монзу по затемнённым улочкам. То, что в этот раз он вёл её уже само по себе было необычно.

— Зачем тебе надо идти впереди?

— Увидишь.

— Куда мы идём?

— Вернуть наши деньги. С процентом.

Монза угрюмо поспешала за ним. В сюрпризах брата постоянно таилось жало. Под узкой аркой в узкий переулок. Во двор, вымощенный булыжниками, освещаемый двумя мигающими факелами. Кантиец в простой дорожной одежде стоял подле накрытой холстиной повозки, лошади запряжены и готовы ехать.