Лорел Гамильтон - БОЖЕСТВЕННЫЕ ПРОСТУПКИ

— Сладкая Горечь, — сказал Стив, — пожалуйста, милая, ты слышишь меня?

— Я явно была не единственной, кто волновался по поводу ее состояния.

— Сладкая Горечь, — сказала я, — ты хочешь быть со Стивом?

На ее крошечном личике появилось сосредоточенное выражение, и, наконец, она кивнула.

— Хорошо, — сказала я. — Я должна помочь тебе быть со Стивом так, как ты

хочешь быть с ним.

Ее лицо постепенно разлаживалось. Через гнев просачивалось все

больше ее адекватной личности, проявляясь в ее глазах и на хорошеньком

личике. Нож выпал из ее руки, лязгнув на полу, капли крови брызнули в

стороны, попав и на мою юбку. Я приложила все усилия, чтобы не

вздрогнуть. И это было не из-за крови, а от мысли, что стало с Джулианом.

Она перевела взгляд со своих рук на упавший нож и завизжала. Только

так можно назвать этот звук. Это был один из худших звуков, которые я

когда-либо слышала от кого-либо. В нем было отчаяние, мука и

безнадежность. Если христианский ад существует, то люди там должны

были кричать именно так.

— Стив, Стив, что я наделала? Что ты позволил мне сделать? Я просила тебя

не давать мне причинять ему боль.

— Сладкая Горечь, это ты?

— Пока да, — сказала она и посмотрела на меня. На ее личике была усталость.

— Ты не можешь сделать меня большой, не так ли?

— Я могла бы попробовать, но нас должна благословить Богиня.

— Здесь нет благословения, — сказала она. — Богиня больше не говорит со

мной. — Она приземлилась на пол и посмотрела на мне. Она была обнажена,

но настолько залита кровью, что я не поняла этого, пока она не оказалась

совсем рядом. Что она сделала с Джулианом? Дойл и другие уже в доме?

Они спасли Джулиана?

Она протягивала свою руку мне. Я встала на колени.

— Мерри, не уверен, что это хорошая идея, — сказал Рис.

— Опусти пистолет, — сказал Баринтус.

Мужчины продолжали говорить об оружии, но для меня мир сузился до

крошки, облитой кровью и стоящей на ковре. Я предложила ей свою руку,

и она обхватила своей ладошкой мой палец. Она попыталась

воспользоваться гламором, но у нее действительно было недостаточно

для этого силы. Словно она получила свой внешний вид от отца

крошки-феи, но ее магия была от брауни. Это было так несправедливо.

— Ты не можешь спасти нас, — сказала она.

— Сладкая Горечь, она сделает тебя большой. Мы сможем быть вместе.

— Я знаю, что со мной твориться что-то ужасно неправильное, — сказала она

и была спокойной, пока говорила это.

— Да, — сказала я. — Уверена, что любой судья оправдает тебя, признав

психическое расстройство.

Она улыбнулась, гладя на мой палец, но эта улыбка не была счастливой.

— Теперь я вижу вторую часть себя. Она хочет делать такие ужасные вещи.

Не знаю, сделала я это или только думала сделать. — Она снова погладила.

— Она, вторая во мне, хочет, чтобы ты сделала ее большой, но как только ты

это сделаешь, она хочет вырезать младенцев из тебя и танцевать в твоей

крови. Я не могу остановить ее, понимаешь?

Я уставилась на нее, пытаясь сглотнуть колотящееся в горле

сердцебиение.

— Понимаю.

— Хорошо. А Стив не понимает. Не хочет верить.

— Верить во что? — Спросила я.

— Уже слишком поздно. — Она улыбнулась грустной, усталой улыбкой, которую

сменила совершенно другая улыбка. Она укусила мой палец, и я

среагировала, отдернув свою руку и подбросив кроху с моей кровью на ее

губах. Она полетела к ножу на полу, и сразу случилось несколько вещей

одновременно.

Стив закричал что-то, и прозвучал выстрел. Эхо от выстрела в этой

замкнутой комнате ненадолго оглушило меня, пока я наблюдала, как

Горечь добралась до ножа и теперь направила нож на меня, зло

ухмыляясь. Я не пыталась вытащить пистолет и выстрелить в нее, такую

маленькую и такую быструю. Я вызвала свои руку плоти и руку крови.

Она кинулась ко мне, и я протянула к ней свою левую руку, чтобы

прикоснуться, пока правой рукой плоти коснулась ее ног. Появившийся

откуда-то сверху нож прошил ее спину и пригвоздил ее к полу рядом с

моими коленями.

Я повернулась к Рису и Баринтусу и увидела, что Баринтус истекает

кровью на полу. Рис указал пистолетом на мужчину за моей спиной. Он

тоже лежал на полу.

Дойл спрыгнул с балкона, откуда он бросил нож, и приземлился на ноги

и руки. Он оказался рядом со мной, снимая с себя рубашку, чтобы

перевязать мою раненную руку. Пока боли не было, а значит рана

глубокая.

Тело Горькой Сладости стало мертвым прежде, чем моя магия начала

выворачивать ее наизнанку. Вокруг лезвия свернулся шар из плоти, разделенный