Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

Лют скривился молча, зашагал. В сторонке мелькнули золотые одежды – мужчина и женщина с бледными печальными лицами проводили процессию взглядом. Воин мысленно усмехнулся, похлопал себя по плечу.

Озем и Сумерла, подземные боги, хранители неисчислимых богатств, потому людей не любящие, обваливают шахты, дабы дерзким смертным ничего не досталось. Всюду распускают слухачей – кротов, ужей и грибы, – чтобы рассказывали, что людишки задумали. Вон как за злато затряслись, сразу Нияну нажаловались.

Мертвяки говорили меж собой все неохотнее, под конец замолчали, ход замедлили. Дорога вела на вершину холма, над кромкой земляной насыпи полыхало багровое зарево. Нездоровый красный цвет плеснул в лица, Лют поморщился, в спину кольнуло: мол, шевели ногами.

Отряд забрался на вершину холма. Лют замер, потрясенный, раздавленный видом терема Нияна.

Вокруг терема пылало озеро черного масла, пламя чадное, небо застила стена жирного дыма. Терем необыкновенно высок, множество ярусов, огонь играл хмурыми бликами на железных стенах, над крышей с противным воем носились навьи и диковинные крыланы. Через озеро горящей крови земли перебросили черный мост. Языки пламени жадно лизали низ моста, особо дерзкие хлестали через край. Кости, что вместо бревен, темные, чадно тлели. У краев столбы с человечьими черепами, в глазницах нестерпимый свет, глядели пристально, злобно.

В спину толкнули. Спустились с холма, обугленные кости моста заскрипели под сапогами. Ноги лизали языки пламени, кожа сапог разогрелась, слегка дымилась. Грудь раздирала удушливая вонь, от жара трещали волосы, Лют прикрыл ладонью лицо.

– Что, живчик, худо? – спросили сзади насмешливо.

Лют промолчал. Вот еще – отвечать трупаку, жалкому слуге!

Терем ограждала темная стена, монолитная, словно выковал гигантский кузнец, а затем втиснул в землю, украсив шестами со скелетами и черепами: людскими, звериными и вовсе невиданными, от вида которых волосы встают дыбом.

Ворота остро посверкивали россыпью кроваво-красных камней, кованые створки украшали искусные сцены кровопролитных боев. Возле ворот шевельнулись металлические горы, на шарообразных головах вспыхнули ядовито-желтые глаза, без зрачка, залитые жестоким светом. Из оплавленных гор выросли мощные руки, железные пальцы согнулись с кровожадным скрипом. Облик стражей неуловимо потек, по телу пробежала рябь, на месте расплывчатых гор явились мускулистые тулова, столбы ног.

Лют шел притихший, как мышь под носом беспокойно спящего кота. Стражи потянули створки, расписные пластины раздвинулись с раздирающим душу скрежетом, открылся освещенный двор. Воин подивился быстроте стражей. Подебрад толкнул застывшего пленника, отряд вошел во двор, за спинами вновь заскрежетали ворота.

Лют молча шагал по темным каменным плитам, по краям дороги на неопрятных стенах торчали светильники. Поверхность стен двигалась, обрисовывались очертания рук, ног, словно елозил человек, укрытый тонким одеялом.

Стена расступилась, оскаленная морда строго глянула на пришлых. Лют вздрогнул от тяжелого взгляда багровых углей, с жутким ворчанием страшила влился в стену. Еще несколько раз из стены и даже пола появлялись чудища. Лют ошалел от обилия клыкастых пастей, рогатых голов, чешуи, стального меха, даже клешней, как у раков.

Над головами летали с диким гоготом и посвистом крылатые существа – от одного вида тошнило! По плитам звонко зашлепало, лужи ядовитых слюней едко зашипели струйками пара, камни ощерились оплавленными дырами.

По ушам стегнул вопль боли, страха и отчаяния. В груди Люта дрогнуло, глаза защипало от слез. Ладонь сжалась на черене меча, плечи затрещали в гордом развороте, в голову ударила горячая волна. Подебрад глянул недоуменно, по знаку руки меж лопаток гридня уткнулось копье.

– Не балуй, – произнес старший хмуро.

Лют шумно выдохнул, кулак разжал воздух, ладонь провела по лицу, стирая морок. Вопли боли зазвучали чаще, отчаяннее, пронзительнее, но воин мрачно сплюнул, зашагал дальше. В конце концов, Ниян, при всей жестокости, пытает злодеев и убийц.

Никто не мешал тем горлодерам, что сейчас висят на крючьях или тают в чанах кислоты, жить достойно, не совершать преступлений. Пущай теперь попляшут, зато наверху каждый честный с облегчением услышит, что преступников на том свете смолят, как свиней, и слабые души, что вот-вот станут на путь злодеяний, устрашатся и будут пахать и сеять или подковы ковать, а не сидеть в землянках под корнями дуба в ожидании купца на лесной тропе.

«Да, – подумал Лют мрачно, – даже если бы этого не было, то загробные пытки для злодеев надо придумать, а то махнут рукой: чего бояться?» Уши едва не разорвал ужасный вопль, в мозг ударили каленые иглы, заворочались, с губ слетел слабый стон. Лют сердито потер ухо, пожелал крикуну скорого забвения. Вот чего боятся, подумалось зло.

Два лохматых чудища отворили дверь в терем. Лют прошел по черным гладким ступеням крыльца, за ногу дернуло, скосил глаза, хват костлявых пальцев нехотя разжался, на коже сапога остались темные полосы. «Понаставил стражи, – подумал Лют сердито, – будто и не бессмертный бог, а жалкий бунтовщик. Впрочем, в Нави три сильных бога – Чернобог, Ящер и Ниян, – может, враждуют за власть, кто их знает?»

Убранство терема хлестало по глазам: стены красные, как ободранная плоть, сочатся густыми потеками, внутри что-то шевелится, безмолвные ухмылки черепов, драгоценности в ларях из ребер. Все сочится ужасом, болью, страданием.

Лют отупел от тяжелого духа, не помня себя переставлял ноги, с удивлением оглядел роскошную палату.

Палату битком забила нечисть: пасти оскалены, по полу часто плюхает слюна, словно дождь хлещет. От шипения и глухого рычания кровь стыла, а волосы на затылке встопорщились, как хвост тетерева.

У дальней стены с черного гранитного трона на пришлого воззрился железный великан. Зубцы свинцового обруча на голове холодно поблескивали, провалы глаз полнились расплавленным металлом, в руках – огненный скипетр и меч.

Повелитель мучений открыл рот. Палата притихла от звуков могучего голоса с нечеловеческими нотками, словно говорили в железное ведро.

– Кого привел? Предателей сажают на огненные пали на заднем дворе!

Подебрад задрожал, колени с хрустом подломились, лоб зазвенел от ударов по полу.

– Великий, это необычный посетитель, он живой, – выпалил он скороговоркой.

В палате стихло. Ниян вперил пламенные глазницы в Люта, наглые бесцеремонные пальцы покопались в голове, затем пощупали зубы, как у коня на продажу, порылись в груди. Судья мертвых сузил железные веки, скипетр и меч вспыхнули, сонм чудищ испуганно зашептался.