Елена Белова - Сердце феникса

Так, метательные стрелки… На месте. Заряжены.

Аптечка — рассредоточена как полагается. Так, чтоб легко достать, даже если обездвижена…

Волосы — закреплены. Одежда не новая. Плевать на вид, главное, чтоб движений не стесняло… Тут все решают доли секунды.

Ножи… амулет… браслет-телепорт…

Все.

Взгляд в зеркало — да.

Бесстрастное стекло отразило замкнутое холодное лицо, плотно сжатые губы… Что ж, вполне соответствует образу «феникс на задании». Как раз подходит…

Разговор предстоит непростой.

Глубокий вздох — спокойней… Все. Вперед, феникс.

Лина задержала дыхание и «шагнула».

Полутемная комната…

Алый переливающийся огонь на стене… К ней оборачивается темноволосая женщина…

— Привет, мама.

Лиз подняла брови. На миг что-то метнулось в ее глазах, что-то необычное… но оно тут же пропало… А может, это была только игра пламенных бликов…

— Ты? Что ж, привет. Интересно… — быстрый взгляд — старшая феникс оценивала нежданно явившуюся дочь. — Неплохо выглядишь.

— Спасибо, — тон самый нейтральный, но Лина быстро просчитывала варианты… Разговор должен получиться! От этого зависит слишком многое…

— Сядешь?

Словно они виделись только вчера…

Лина молча опускается в кресло. А тут ничего не изменилось. Лиз явно бросила свое увлечение интерьером. Все такое же, как при их последней встрече. Звенят, переплетаясь, цветные цепочки пузырьков… Раскинув огненные крылья, мчится в бесконечном полете Феникс.

Угли «коврика» переливаются теплым оранжевым светом… Отсветы ложатся на лицо матери, делая его моложе и словно… добрее. Обманчивое впечатление. Особенно когда она разглядывает дочь. Глаза Лиз, даром, что в них пляшут теплые огоньки, кажутся острыми и словно ледяными… И голос такой же.

— Навсегда? Слышала, что Повелитель уже не так благосклонен к тебе?

— От кого слышала? — Лина испытующе смотрит, как мать покручивает на пальце кольцо. Нехороший знак… Просто волоски на затылке зашевелились… Лина, соберись…

— Неважно. Это правда?

— Нет.

— Действительно? А как же сбежавший подопечный?

Надо ж, какой язвительный голос — Лиз в своем репертуаре… Нехорошо разговор поворачивается. Ну-ка…

— Подопечный сбежал не от меня, мама. Его, если тебе интересно, забрали у Повелителя. Прямо у него из-под носа. Ты же не думаешь, что я могла что-то поделать там, где не смог он? Он-то так точно не думает… Поэтому…

— Вот именно, — уголки губ Лиз чуть-чуть изгибаются… Как лук… И сбить себя с темы она не дает. — Он не думает. Но он не знает того, что видела я. Вот интересно, что бы он сказал, если б ему поведали о милой сценке в моем доме?

Ах, черт! Лина помимо воли чувствует, как кончики ножей покалывают ладони… Надо же… Отвыкла, когда так бьют… С размаху, по больному, да еще так умело… Что ж, мама… Ты сама вколотила в меня безжалостность. Не пожалеешь?

— И кто ему об этом скажет? — Лина перевела дыхание и разжала пальцы, стиснувшие подлокотник кресла. — Моя мать? Покойная, если ты не забыла…

— Я не забыла! — губы Лиз чуть побелели… — А вот ты, похоже, забыла, что я не терплю угроз!

— Я просто беру с тебя пример, мама, — усмехнулась девушка, — Раньше тебе это нравилось…

— Пример! — прошипела Лиз, — Поэтому ты…

— Вот именно, — Лина мгновенно поменяла тон — с насмешливо-ироничного — на деловой. Помогает сконцентрировать внимание… Так. Спокойней. Лиз знакомым движением встряхивает руки… Ну нет, мама! — Я обнаружила, что куда больше похожа на тебя, чем мне казалось. В скрытности. В упорстве… А знаешь, даже в Избрании. Мой Избранник — артист, человек огня, как и твой.

Лиз вздрагивает…

Недоверчиво, словно надеясь на ошибку, переспрашивает:

— Что?… — и опускает руки, разжимает стиснутые ладони… — У тебя Избранник?…

Но глаза дочери смотрят так пристально, что Лиз невольно переплетает пальцы, пряча дрожь…

— Откуда ты… Анна? Тебе сказала Хранительница Анна?

— А ты надеялась, что это останется тайной? Навсегда? — голос холодный, совсем холодный, почти равнодушный… а как колотится мое сердце, прямо в горле, бешено, отчаянно, — об этом ты не узнаешь…

Я не буду тебя жалеть!

— Это ничего не меняет, — Лиз тоже прячет потрясение за безразличной интонацией, и она умеет это делать. Умеет. Всегда умеет обмануть.

Не в этот раз… мама.

— Это меняет все. Ты лгала. Всю жизнь. Безупречная феникс, пример для подражания, идеальная глава клана! Всегда такая правильная! Совершенная! Что скажешь?

Молчание…

Взгляды светлых глаз скрещиваются клинками…

— Это не самый удачный материал для шантажа, — наконец берет себя в руки Лиз. И Лина не выдерживает…

— Шантажа! — горький смешок, подрагивающие губы… — Шантажа… Ты только об этом можешь думать? Нет. Сейчас в клане уже не осталось никого, кто бы интересовался этой историей.

— Тогда чего ты хочешь? — как ни старается старшая феникс, но такое волнение не спрячешь… — Зачем ты пришла?

Лина многое могла бы сказать. Про отнятое детство, про ощущение предательства, про… Но что толку… Лиз не поймет. И она только говорит:

— Верни то, что тебе не принадлежит. Силы Алексея.

Все. Слова сказаны и возврата назад нет.

Мать и дочь смотрели друг на друга — враги? И молчали…

Молчание все необратимей отрезало пути к примирению, и на миг младшая феникс ощутила боль потери — несмотря ни на что, Лиз все-таки была ее матерью… Матерью. Родным человеком. И кроме любви у феникса есть долг — плата за жизнь, за то, что ее вырастили…

Но Лиз гневно сверкнула глазами и яростно скомкала в ладонях возникший нож, молча, демонстративно, напоказ отбросила его в угол, на бездымно пламенеющий ковер углей… Это был ее нож, Лины, тот, что она когда-то по обычаю подарила матери, подарила при посвящении…

И чувство вины исчезло. Да, она многим обязана, у нее есть долг… Она должна заплатить… Но не жизнью. И не единственной любовью. Молодая феникс с вызовом вскинула голову.

В ее ладонях возник подарок Лиз. Нож. Он отливал алым в свете Феникса на стене… Рукоять на правой ладони, лезвие на левой. Стоит только нажать… Стоит только нажать — и хрупкое лезвие переломится, разрывая последнюю связь между ними… Ну же, мама! Скажи, что ты отрекаешься от меня. Тебе осталось только сказать слова обряда…

Но Лиз молчала… посмотрела на тающий ком стали, плавящийся в углях, растекающийся вишнево-алой, потом розовеющей лужицей… И молчала. Наконец она перевела взгляд на дочь.

— Что ж, вот значит, что ты выбрала… — и голос главы клана был сух и надтреснут, точно слова царапали ей горло… И в глазах дробится, сверкает золотом-пламенем огонь со стены… Слишком сильно блестит… Словно слезы… Только вот этого не может быть. Слез у мамы… у Лиз — не бывает.