Виктор Емский - Индотитания

ХАСАН. Вранье. Я — слуга Всевышнего. Все сделанное мной пошло Ему во благо.

ПРОФЕССОР. Твои деяния характеризуются одной фразой, произнесенной тобой

перед смертью. Она сразу же стала девизом для созданного ордена. И звучала она так: «Ничто не истинно. Все разрешено».

ХАСАН. Да, я сказал так. Слугам Всевышнего разрешено все.

ПРОФЕССОР. Вот — благодаря полученному разрешению — ты и сидишь в дубе более восьмиста лет. И твое заключение — не истинно. Считай, что на самом деле ты находишься в раю. А в роли прекрасных гурий выступают твои дубовые соседи: Немо и

Контушёвский. Расслабься в их нежных мыслях, и получай удовольствие. Короче — наслаждайся…

ХАСАН. Ты, мыслящий лживыми лисьими инстинктами, мне знаком. Еще когда первый раз ты появился здесь, я понял, что наши с тобой дороги где-то пересекались. Ответь, кто ты? Открой свое настоящее имя!

ПРОФЕССОР. Мое настоящее имя тебе ничего не скажет. Потому что его не

существует в природе. Кем я только ни был…

КОНТУШЁВСКИЙ. Я знаю, кем ты не был, и кем никогда не станешь, — порядочным

человеком.

ХАСАН.

ЖОРА.

ЛЕНЬКА. Заткнись, Контушёвский!

НЕМО.

ПРОФЕССОР.

ХАСАН. Так кто ты?

ПРОФЕССОР. Профессор.

ХАСАН. Нет! Ты — червь, разъедающий души!

КОНТУШЁВСКИЙ. Вот-вот. Хасан, ты правильно заметил…

ХАСАН. Какой я тебе Хасан? Я — Старец Горы! И негоже неверному псу трепать мое имя своими погаными мыслями.

КОНТУШЁВСКИЙ. Ах, так? Тогда запомни, что ты — не Старец Горы, а Старец Дуба. Даже не Старец, а дряхлая тупая деревяшка. В двух словах — дупловое быдло.

ХАСАН. Смерть твоя будет ужасной!

КОНТУШЁВСКИЙ. Жду с нетерпением. Позовешь кого-нибудь, чтобы меня срубили? Или подойдешь сам поближе? Корешки тонки, мурло ассасинское.

ПРОФЕССОР. Отключился Хасан. Вон, его дуб трясется, как припадочный. Злится, видать. Молодец, Контушёвский.

КОНТУШЁВСКИЙ. И без твоих похвал обойдусь.

ЖОРА. Что-то я устал. Всем пока.

ЛЕНЬКА.

НЕМО. Пока.

КОНТУШЁВСКИЙ.

ПРОФЕССОР.

Продолжительная мыслетишина

Глава пятая

КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, бандиты, отзовитесь! Немо! Хасан! Молчат. Ну, хотя бы

Профессор…

ПРОФЕССОР. Что, скучно?

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет. Просто хотел поинтересоваться, что новенького?

ПРОФЕССОР. А что может быть в лесу новенького?

КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, мало ли…

ПРОФЕССОР. Ничего новенького. Теперь ты удовлетворен?

КОНТУШЁВСКИЙ. Да.

ПРОФЕССОР. Я рад этому прискорбному факту.

КОНТУШЁВСКИЙ. Издеваешься?

ПРОФЕССОР. Как ты догадался?

КОНТУШЁВСКИЙ. Собачья кровь!

ПРОФЕССОР. Идиот!

НЕМО. Ну, вот и поговорили…

Непродолжительное мыслемолчание

ЛЕНЬКА. Жора, отзовись.

ЖОРА. На связи.

ЛЕНЬКА. Ты что-нибудь слышишь?

ЖОРА. Звук работающих двигателей.

ЛЕНЬКА. Это подъехали машины. Много. Из них выходят люди и достают

какие-то приборы.

ЖОРА. Как они выглядят?

ЛЕНЬКА. Треножники, рейки и аппаратура, похожая на прицелы.

ЖОРА. А-а-а, теодолиты.

ЛЕНЬКА. Наверное. Двое из них уже вытащили из земли столбы, на которых

крепился щит. Они поволокли его в лес.

ЖОРА. Вижу. Только что прошли подо мной.

КОНТУШЁВСКИЙ. Быстро идут?

ЖОРА. Быстро. А это имеет значение?

КОНТУШЁВСКИЙ. Конечно! Надоел этот дуб! И вы все надоели.

ПРОФЕССОР. Бедняга.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да, бедняга. В отличие от вас, которые здесь — без году неделя.

ЛЕНЬКА. Судя по всему — началась работа. Подъехал автокран и стал сгружать модульные домики для проживания строителей.

НЕМО. Ура!

ХАСАН. Не кричи так! Думать мешаешь.

ПРОФЕССОР. И о чем же ты думаешь?

ХАСАН. Не твоего ума дело.

КОНТУШЁВСКИЙ. Конечно, куда уж нам, тупоствольным. Прочь, холопы! Великий и Ужасный Ассасин думу думает!

ЖОРА. Да когда же ты заткнешься, наконец! Ленька, что там происходит?

ЛЕНЬКА. Устанавливают на опушке треножники и бегают с какими-то планами.

КОНТУШЁВСКИЙ. Эх, скоро я буду в цукернях Варшавы кушать воздушные пончики, и пить сладкую хмельную вишневку!

ПРОФЕССОР. С чего ты взял? А вдруг ты в роли неграмотного таджикского гастарбайтера станешь возить в своем желудке презервативы, наполненные героином? Какая интересная жизнь! От границы — до сортира. Масса переживаний.

КОНТУШЁВСКИЙ. Этим будешь заниматься ты, поскольку хорошо знаком с таким делом.

ПРОФЕССОР. Да с чего ты взял, что снова родишься человеком?

ЖОРА. Я протестую! Разве он был человеком?

ПРОФЕССОР. Протест принят. Действительно, я ему сильно польстил.

КОНТУШЁВСКИЙ. Я посмотрю, кем станете вы.

ПРОФЕССОР. Это можно будет сделать только в одном случае. Если нас спилят, а тебя — нет. Когда мы вернемся сюда лет через пятьдесят, ты все и узнаешь.

ЛЕНЬКА. Ха-ха!

ЖОРА. Ха-ха-ха!

КОНТУШЁВСКИЙ. Пошли вы все к черту!

ЛЕНЬКА. Интересно, насколько больно умирать в дереве?

ПРОФЕССОР. Умирать, впрочем, как и рождаться — всегда больно.

ЖОРА. Да. Даже вбитый гвоздь — штука крайне неприятная.

КОНТУШЁВСКИЙ. Нет, нет! Не надо! Ой-е-ей!

ЖОРА. Что случилось? Может, дятел Немо перепутал тебя с самкой?

НЕМО. Рабочие поставили щит, не дойдя до пана Контушовского двадцать шагов.

ПРОФЕССОР. Что я говорил?

НЕМО. Пан Контушёвский, успокойся. Они просто остановились отдохнуть. Щит-то тяжелый.

КОНТУШЁВСКИЙ. Да, снова пошли. Матерь Божья, спасибо тебе за это! И Господу

спасибо за то, что вспомнил обо мне.

ПРОФЕССОР. Насчет Господа не переживай. Таких мерзавцев, как ты, он помнит вечно. Так что — рано радуешься.

КОНТУШЁВСКИЙ. А почему не радоваться? Они вкопали щит на сто шагов дальше

наших дубов.

НЕМО. Хорошо-то как!

ПРОФЕССОР. Леня, что там у тебя?

ЛЕНЬКА. Вылезли рабочие и устанавливают модули. По внешнему виду –

турки.

ХАСАН. Мусульмане?

ЛЕНЬКА. У них на лбу не написано.

ПРОФЕССОР. Написано. Ты просто читать не умеешь.

ЛЕНЬКА. Возможно. А какая разница, кто будет нас пилить?

ХАСАН. Большая. Устал я среди вас, неверных.

КОНТУШЁВСКИЙ. Праведник нашелся. Людей за деньги убивал.