Татьяна Мудрая - Мириад островов

Самого музыканта видно не было. Повинуясь безотчётному притяжению, Галина прошла оставшиеся ступени и остановилась в стороне от арочного проёма — так, чтобы с перепоя было не сразу заметить. До вышибал здешние, похоже, не додумались — так невинны.

— Эй, певвчик, — донеслось из мешанины тел, — бросай слюни пускать. Валяй к нам, трабладур, враз отыщешь, о чём сочинить.

А песня продолжалась, не взирая ни на что:

«С природы вашей светлого холстаЯ красок взял — чтоб, по земле бродя,Живописать, как вовсе без труда,Сердец мужских и плоти не щадя,Танцуешь ты под музыку дождя…»

— Отстань, Раули, ему же монеты дают, чтоб развлекал, а не сам развлекался, — урезонивал кто-то из глубины здешнего содома.

— Верно, — проговорил чем-то знакомый и очень спокойный голос. — Не гожусь я на потребу милых красоток, что делать! Вот противоположно…

— Так развлекай, зараза, а не нугу изо рта тяни. О, мысль! Тянем этого девку сюда вместе с инструментом!

«Вот уж не во время сюда явилась. И ведь Орри там внутри явно не водится».

Она решила отойти, но до слуха донеслись протестующие возгласы, лязг стекла и железа и подозрительно гулкий, как бы полый треск. Пробка в двери подалась внутрь, скопление тел растеклось по залу.

«Была не была. Никто ведь не убегает, напротив. Я знатная госпожа в трауре».

Галина подняла голову, сдавила ткань на груди правой рукой — и решительно шагнула внутрь, в самую гущину.

Первое, чему землянин выучивается в Верте, — это обходить стороной разборки со стражниками и вникать в те, где стражников нет. Пока нет. Ибо твой кошелёк — самое меньшее, что может пострадать, если ты не поможешь по мере сил восторжествовать закону. А второе — именно та мысль, что мелькнула в голове за секунду перед тем, как перед ней возникла драка, в одно мгновение ставшая неуправляемой. Благородная девица здесь неприкосновенна.

Собственно, самой драки видно не было. Пёстрые девицы стояли широким кольцом, изо всех сил стараясь заглянуть через плечо своих временных аматёров. Те нащупывали рукояти шпаг — бесполезное дело, в питейных заведениях хозяин сохраняет оружие для гостей в каком-нибудь чулане. От чёрного одеяния, правда, пытались отодвинуться — или монахиня, или аристо недобитое, а то и вообще плохая примета. Бодигард как раз наличествовал, заметила Галина боковым зрением — на голову выше остальных, но явный малоземелец. Раскидать кучу-малу в один присест у него не получалось.

Так бы ничего и не произошло, но изнутри живой ограды нечто ударило, вырвалось наружу и покатилось прямо к ногам девушки. Чей-то затылок с сальными кудрями маячил прямо перед ней, руки стискивали добычу. Внизу — бледное лицо в чёрном нимбе, разметавшиеся по полу волосы, глаза широко раскрыты от боли. Кажется, нападавший пнул Галину в лодыжку, она стала падать, крепко стиснув в пальцах рукоять…

Она поднялась, не сводя глаз с кости, отполированной не одним поколением мужей. Часть волос насильника вдавилась внутрь вместе с клинком и быстро напитывались ярко-красным.

— Только, не вынайте, сэнья, ради святой Биргиты, — торопливо говорили за её спиной. — Пускай видят. До чего дошли — благородной деве пришлось за всех нас руки кровищей марать. Музыканта чего — живого подняли?

— Ничего, по-прежнему в голосе, — услышала она теперь уже совершенно узнаваемое. — За маэстратцами послали?

Молодой, смуглый, каким-то чудом не разлохматился или уже успел пригладить волосы — огонь отражался в них, как в дорогом зеркале. Субтильное сложение, тонкие черты, глаза глубочайшей синевы. Одет совсем просто, в лён: блуза с тонкой строчкой вышивки по разрезу ворота, обтяжные шаровары, заправленные в полусапожки. Но за плечами на ленте — нарядная шляпа с большими полями, считай, что мексиканское сомбреро.

— Госпожа Нусутх.

— Ну, надо же — снова вы под руку подвернулись.

— Это не я, а вот он, — певец указал на тело.

— Он — сьёр Раули из Франкиса, а кто играл на празднике — мэс Барбе, — пояснили в толпе.

Женское имя, почти кукольное, — подумала Галина. — Лезут в голову всякие Барби…

— Не беспокойтесь, сэния, — говорил тем временем музыкант. — Никто и не подумает усомниться в вашей невиновности. Свидетелей много, всякий не против заручиться доброй славой.

— Чтобы вдругорядь на суде поверили, когда позарез нужно станет, — проговорил тот же голос, явно женский. — Достойные свидетели завсегда в чести и этом… авторитете.

— Зато ты, певун, в ущербе, шляпную тулью вон в лепёшку сплющили.

— Что шляпа! Горло цело, пальцы не переломаны. Виолу вон жаль до смерти: не чтобы достойной сэнии раньше ко мне пробиться.

Барбе указал взглядом на пол: там, рядом с трупом Раули, валялись жалкие щепки, перекрученные струны, сломанный смычок — бренные останки инструмента.

— Нет, детки мои, не трогайте ничего и отступите-ка все лучше на шаг-другой, — продолжил он. — Госпожа Нусутх, кстати, как вас в самом деле именуют?

— Галина. Можно Гали, Галья, если полностью трудно.

— Вы весьма любезны, сэния Галья. Не затруднит отойти вон к той стенке, чтобы я ввёл вас в курс дела?

У «той стенки» расположилась стойка трактирщика с армадой бочек и шеренгой бутылей. Никто отчего-то не торопился запивать событие хмельным — как предположила Галина, не хотел портить себя как свидетеля.

По пути она заговорила:

— Отчего на вас ополчился этот…

— Не согласились по неким гендерным вопросам. Человеческая слякоть всегда проявляет к такому повышенный интерес.

— Гендер? Откуда вы знаете наш термин — тоже рутенец?

— Нет. Впрочем, не хочу врать. Папа Бран говорил о покойнице матери, что та была фея. Они оба пришли с другой стороны радуг.

— Получается, вы эльф-полукровка. Свою маму помните?

— Не имел чести. «До срока из утробы материнской был вырезан Макдуф, а не рождён». Хотя не так пафосно — роды хоть и до срока, но начались. Так говорят, сам я помню, естественно, совсем иное, ибо пребывал на обратной стороне бытия.

— Так о чём вы желали бы со мной побеседовать?

— Вот об этом самом, что уже сказано, — он усмехнулся и дотронулся до её руки. — Сэния разумна и пошла навстречу моей мысли. Но вдобавок — о том, что на этой стороне мира бывает ещё и вергельд. Вира за убитого.

— Я же невиновна.

— Конечно. Однако у покойника могли остаться дряхлые родители, также кутёж происходил за его счёт, и бедные шлюхи не должны потерпеть никакого ущерба. В равной мере как и податель их еды и пития, — Барбе кивнул в сторону барной стойки. — Вам лучше всего высказаться на эту тему до официального запроса.