Марина Дяченко - Последний Дон Кихот

Буквы печатные, выведены специально так, чтобы не узнать было почерк.

Голубенькая бумага...

Кто-то из своих, подумал Алонсо, и чем дальше, тем труднее было переубедить себя.

В печку, ну! Пока не поздно! Два дня осталось до выезда. Мало ли других дел...

- Да, я заходил в цирюльню, - сказал Санчо, пряча глаза. - Порасспросил осторожненько... Цирюльник ничего не знает... или делает вид, что не знает. Но скорее всего... мальчик у него работал, посетителям прислуживал. Помню этого мальчонку, все вокруг меня крутился... Он уже пять дней, как не работает. Мать забрала. Я не поленился, по адресу сходил... Никого нет, и дом продается.

Переехали... Я вот думаю - скорее всего, мальчонка-то мне конверт и подбросил...

И не узнать теперь, кто поручил ему...

Алонсо вертел в руках вчетверо сложенный листок:

- Считаю ниже своего достоинства проводить это... расследование. Стыдно.

Санчо подался вперед:

- Господин мой... А давайте я проведу? Я ведь тоже, ну, пострадал, имя мое честное, совесть... И вообще. Мне вот интересно, какая такая скотина посчитала Санчо - продажным! Вам, понимаю, мараться неохота, а мне - чего уж! Расти трава для пса, если лошадь сдохла!

Алонсо молчал.

- А давайте так, будто вы ничего не знаете, - сказал Санчо тоном ниже. - Вы только отдайте письмо...

Алонсо молчал и смотрел на Санчо; оруженосец аккуратно выцепил сложенный вчетверо листок из его ослабевших пальцев:

- Сеньор Алонсо, вы же господин мой! Вы можете отдать мне письмо с приказом, чтобы я сжег его, к примеру... А перед тем как сжечь, я поразузнаю малость. У меня и опыт есть кое-какой... Как-то у меня на сарае написали... - Санчо, наклонившись к хозяйскому уху, подробно сообщил, что именно написали, и Алонсо, вздрогнув, подивился своеобразию народного юмора. - Ножиком вырезали, - радостно продолжал Санчо. - Так что я сделал? Я в тот же день собрал у себя всех, на которых подозрение имел, ну, как бы ненароком... И вот когда всех их собрал - по роже сра-азу догадался, чьих рук дело... И что вы думаете? Еще до вечера слова соскребли и мне сарай покрасили...

- Дай, - сказал Алонсо.

- Что?

- Письмо... дай.

Санчо помедлил - и протянул ему сложенный вчетверо листок.

"Если Алонсо Кихано никогда не наденет латы и останется дома, Санчо вдобавок к задатку получит еще дважды по столько"...

Алонсо смял бумажку в кулаке. Сдавил сильнее; разжать бы сейчас ладонь - а нет ничего, пепел...

Санчо топтался рядом. Ждал.

- На, - Алонсо вернул ему бумажный комок, вытер руку о полу куртки. На...

возьми.

Повернулся и быстро пошел прочь.

* * *

- Итак, господа, сегодня последний вечер... Когда мы вместе. Завтра рано утром я выведу Росинанта... А славный мой оруженосец Санчо Панса выведет своего верного ослика. И мы отправимся... и я верю, что когда мы вернемся наконец домой, мир станет лучше. Выпьем, господа!

В молчании поднялись бокалы.

Цирюльник не пришел, сказавшись больным, а нотариус уже две недели в отъезде.

Стало быть, нотариуса отметаем сразу, а цирюльник... Цирюльника тоже отметаем.

Именно потому, что конверт подсунули во время бритья, ну не дурак же цирюльник, чтобы вот так подставляться...

Алонсо скрипнул зубами. Накануне великого дня он думает о низким, мелочном, грязном. Эти подозрения... В конце концов, цирюльник ни разу не давал повода считать его подлецом!

За столом, кроме Алонсо, Альдонсы и Санчо Пансы, сидели фигуранты, и оба невеселые: Карраско казался озабоченным, Авельянеда - тот вообще надулся как туча...

Стоило устраивать перед самым отъездом этот... фарс?

Что сказал бы отец?

Но теперь уже поздно. Теперь ничего не остановить...

Он должен узнать правду.

* * *

- Вы ешьте, господа, - приговаривала, носясь вокруг стола, Фелиса. Ешьте, прошу вас, уважьте...

- Да уж тут такие сидят, - отозвался Санчо, - которые хорошо едят... За ухо небось не понесем, а прямо в рот!

В одиночестве рассмеялся Карраско. Бледно улыбнулась Альдонса.

- Господа, а вот эта олья - по рецепту добрейшего Панса... Ешьте, ешьте!

Подкрепляйтесь, сеньор Алонсо, с завтрашнего дня неизвестно еще, где и чем поживиться придется...

- А ты не волнуйся за него, - обернулся Санчо. - Со мной он кору глодать не будет... Я в горсти умею олью готовить! А также щипанку, крученики, завиванцы, кендюхи, бабки, варенуху, мокруху, спотыкач с имбирем и контабас в придачу...

Гости одобрительно переглянулись; Санчо по-хозяйски кивнул Фелисе:

- А теперь, девка, неси фирменное блюдо.

И Фелиса вынесла круглый поднос, накрытый платком, и поставила перед Санчо.

- Это еще что такое? - нервно спросил Карраско. Авельянеда только мрачно зыркнул.

- А здесь, господа, у нас подлость с приправой, - весело сообщил Санчо и сдернул платок.

Перехваченная резинкой пачка денег. Сложенный вчетверо, аккуратно разглаженный лист бумаги.

Санчо впился в их лица.

Оба занервничали. Оба делают вид, что не понимают, что происходит; который все-таки из них? Карраско или Авельянеда?

Неловкое молчание затягивалось. Санчо чувствовал, как гуляет над полом холодный сквозняк, заставляя ежиться, поджимать пальцы ног в башмаках...

- Как это понимать, любезный Панса? - осведомился Авельянеда.

- А никак, - Санчо безмятежно улыбнулся. - Это мне по случаю деньгами пособили, чтобы я провернул одно дельце... Но не выгорело дельце, сорвалось. Как честный человек, думаю денежки сегодня вернуть.

Из-под воротника Авельянеды выползла предательская краснота, поползла вверх по толстой шее, к щекам, ко лбу; Санчо смотрел, не отводя взгляда. Тогда Авельянеда демонстративно пожал плечами и склонился над тарелкой; некоторое время над столом висела напряженная тишина.

В этой тишине Алонсо поднялся снова.

- Господа... Завтра я отправляюсь в путь, который, каждый по мере своей возможности, прошли много поколений моих предков... Путь, проложенный для нас Рыцарем Печального Образа, человеком, который незримо присутствует за этим столом...

Тогда их взгляды невольно обратились к портрету Дон-Кихота. Тому, что до времени прятался под гобеленом; тому портрету, на котором Рыцарь Печального Образа счастливо смеялся.

- Господа... Сегодня я счастлив. Ни происки... людей, способных на подлость...

ни даже... безумие не смогли меня остановить. Слышите? Завтра я выступаю.

Авельянеда засопел и криво улыбнулся. Санчо по-прежнему не сводил с него глаз.

Алонсо вышел из-за стола. Остановился перед возвышением, на котором, согласно традиции, были разложены его латы, шлем и копье:

- Да, я надену эти доспехи. Я не вижу в этом ничего смешного; я не вижу ничего смешного в том, что хоть один человек среди всего этого прекрасного и несправедливого мира пустится в дорогу не ради собственной выгоды, а ради тех, кому кроме Дон-Кихота - никто не поможет...