Брендон Сандерсон - Душа императора
Гаотона открыл глаза.
— Это… работает?
— Подействует через некоторое время, — ответила Шай.
— Я не чувствую никакой разницы.
— Всё правильно. Также и император: если он будет ощущать печать, то заметит неладное. А теперь давайте так: отвечайте быстро и не задумываясь, первое, что придет в голову. Ваш любимый цвет?
— Зеленый, — тут же ответил он.
— Почему?
— Потому что… — он задумался, склонив голову набок, — просто потому, что он мне нравится.
— А как насчет твоего брата?
— Я его почти не помню, — ответил Гаотона. — Он умер, когда я был еще совсем маленький.
— Это хорошо, — бросила Шай, — император из него получился бы никудышный. Если бы его выбрали…
Гаотона поднялся.
— Даже не смей, слышишь, не смей говорить о нем так! Да я тебя… — он напрягся, глядя на Зу, который взволнованно потянулся за мечом. — Я… Брат?
Печать рассеялась.
— Минута и пять секунд, — сказала Шай. — Неплохо.
Гаотона прикоснулся ко лбу.
— Мне кажется, я помню своего брата. Но… у меня его нет, и всё же я помню как боготворил его, и боль, что испытал, когда он умер. Как же больно…
— Сейчас пройдет. Все ощущения уйдут, как после плохого сна, а через час вы уже ничего из этого и не вспомните.
Она сделала у себя какие-то пометки.
— Кажется, вы слишком резко отреагировали на мои оскорбления в отношении брата. Да, Ашраван, можно сказать, боготворил его, но свои чувства никогда не выказывал, храня их где-то очень глубоко. Возможно, из-за того, что чувствовал, будто он мог стать хорошим императором, лучше, чем сам Ашраван.
— Ты уверена?
— Конкретно в этом? Думаю, да. Данную печать я слегка подправлю, но в целом, она удалась.
Гаотона сел на место, сверля её своими старыми глазами, будто хотел пробраться в самое сердце её души.
— Ты очень хорошо разбираешься в людях.
— Этому учат задолго до того, как допускают к камням души.
— Такой потенциал… — прошептал Гаотона.
Шай охватило раздражение от этих слов. Как он смеет судить её и упрекать в напрасной трате жизни? Воссоздание — её страсть; жизнь Шай зависела от ума, смекалки и умений. Разве не так?
Она подумала об одном, очень особенном знаке сущности, который сейчас заперт со всеми остальными. Он был для неё самым дорогим, из всех пяти, несмотря на то, что ни разу не использовался.
— Давайте проверим следующую, — Шай предпочла проигнорировать пристальный взгляд Гаотоны. Ей нельзя таить обиду. Тетушка Сол всегда говорила, что самая большая опасность в жизни — гордыня.
— Очень хорошо. Но я немного запутался. У меня уже сложилась некая картина о воссоздании из твоих рассказов, но я не понимаю, почему тогда эти печати вообще на мне работают. Ты же говорила, что нужно знать прошлое вещи в деталях, иначе ничего не получится?
— Да, если хочу, чтобы печати действовали долго. Как я уже говорила, всё дело в правдоподобности.
— Но это совершенно неправдоподобно! У меня нет брата.
— Ах, позвольте мне объяснить, — сказала Шай, удобнее усаживаясь на стуле. — Я переписала вашу душу, пытаясь сделать её подобной императорской. Точно так же, как переписала душу окна, поставив в него новые витражи. В обоих случаях испытуемый осознает изменение, которое я привношу. Например, оконная рама имеет общее представление о том, что такое витраж, ведь когда-то он в ней был. И несмотря на серьезные повреждения в прошлом, печать всё равно схватилась, так как общая концепция витража сохранена, и окно об этом знает. Мне лишь оставалось воплотить это знание в реальность.
— Вы же провели очень много времени с императором. Ваша душа знает его душу, так же, как и оконная рама знает о витраже. Вот почему я должна проверять печати на таком человеке, как вы, а не на себе. Я ставлю штамп, и ваша душа получает порцию чего-то такого, о чем она уже должна знать… Чтобы всё получилось, эта частичка должна быть небольшой и соотносимой с душой Ашравана, дабы ваша душа приняла его. Только в этом случае печать схватится, и то лишь ненадолго, прежде чем будет отторгнута.
Гаотона смотрел на неё с изумлением.
— Вы, наверное, думаете, что всё сказанное мной ерунда и предрассудки? — спросила Шай.
— Просто… очень загадочно, — Гаотона развел руками. — Окно имеет представление о витражах? Душа имеет представление о другой душе?
— Такие вещи существуют за гранью нашего понимания, — Шай взяла следующую печать. — Мы что-то думаем об окнах, мы что-то знаем о них…в духовном смысле. Поэтому окно обретает свое значение, какую-то идею, и даже в некотором роде жизнь. Хотите верьте в это, хотите — нет. Да и не важно, главное, что печати на вас работают хотя бы минуту, а это значит, что я на верном пути.
— В идеале, я хотела бы опробовать их на самом императоре. Но, увы, в своем нынешнем состоянии он не сможет нормально отвечать на вопросы. Нужно, чтобы печати не просто схватились, но и работали все вместе. Поэтому мне необходимо знать ваши ощущения — это поможет делать печати более точно. А теперь, давайте руку — проверим следующую.
— Хорошо, — Гаотона приготовился. Шай поставила ему новый штамп и закрепила вполоборота, но… стоило ей только убрать печать, как она тут же исчезла, полыхнув красным.
— Всполох, — прокомментировала Шай.
— Что это было? — он провел пальцами по руке, где была метка, размазав краску. Печать так быстро исчезла, что чернила не успели даже как следует перейти в оттиск. — Что на этот раз ты со мной сотворила?
— Похоже, что ничего, — ответила Шай, внимательно рассматривая поверхность печати, выискивая недостатки. — С этой я ошиблась, причем очень серьезно.
— А о чем была печать?
— Про то, что подвигло Ашравана стать императором. О, разрази ночи огнем! А ведь в ней я не сомневалась!
Шай покачала головой, отложив штамп в сторону.
— Ашраван стал императором не потому, что где-то в глубине души хотел доказать своей семье, что действительно может им стать. И даже не ради того, чтобы наконец выйти из тени своего брата.
— Я могу сказать тебе, почему он это сделал, Воссоздатель, — промолвил Гаотона.
Она изучающе смотрела на него. Видимо, именно Гаотона поспособствовал восхождению Ашравана на престол. В конечном счете император возненавидел арбитра за это.
— Хорошо, — сказала она. — Почему?
— Он многое хотел изменить. В империи.
— В дневнике об этом ничего не сказано…
— Он был очень скромным человеком.
Шай в удивлении подняла бровь. Это шло в разрез с теми записями, что у неё имелись.
— Нет, конечно, он был темпераментным, невыносимо упрямым в спорах, и если придерживался какой-либо точки зрения, то стоял до конца. Но вот сам по себе, где-то в глубине души, он был весьма скромным человеком. Это очень важная деталь его характера, постарайся её не забыть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});