Владимир Васильев - Рубины хозяина Ко

Мечи Славута принес в заплечной сумке и сейчас метнул их хозяевам. Омут хлопал глазами, не выпуская, впрочем, булаву. А чужаки враз отступили.

— Влки! Обратие влкодлаки!

Вишена сжал верный меч, изготовившись к битве, но пришельцы внезапно дружно развернулись и исчезли во тьме меж деревьев. Лунный свет лился на опустевшую поляну, небо вновь затягивало низкими тучами.

Тарус опустил меч и отер взмокшее чело. После напряжения пришла обволакивающая расслабленность. Омут пристегнул свою двухпудовую булаву к поясу и басом прогудел:

— Здорово, други! Не чаял помощи, дак поди ж ты…

Для Молчуна это была длинная фраза. Славута довольно хлопнул его по плечу:

— Жив, Омут! Мы уж решили — нечисть тебя извела.

С Омутом крепко обнялись. Чародей спрятал за пазуху свой волшебный нож, Вишена с завистью провел его взглядом. А мальчишка вдруг длинно и затейливо выругался, как умеют жители Лежи. Омут немедленно отвесил ему крепкую оплеуху.

— Не сквернословь!

Вишена засмеялся и отбросил в сторону тяжелую руку витязя.

— Будет, Омут. Небось, натерпелся малец…

— Да какой он малец? — пробурчал Омут. — Восемнадцатый год.

Вишена обернулся.

— Как тебя зовут-то, хлопче?

Тот смерил Вишену настороженным колючим взглядом.

— Яр! Ярослав.

Тарус, забрасывая за плечо суму, вмешался:

— Уходим, Вишена!

Яр встрепенулся.

— Так ты — Вишена Пожарский? Мне про тебя Омут рассказывал!

Вишена усмехнулся: неужели Молчун что-то рассказал? Слова, наверное, клещами из него добывали.

— А ты, — Яр ткнул пальцем, — ты, выходит, Славута!

Большая секира в руке дреговича красноречиво это подтверждала.

— Ну, а ты, наверное, Боромир-Непоседа! — указал Яр на Таруса.

— Совсем наоборот, — усмехнулся Славута, — это Тарус-чародей. Однако, пошли. Время.

Вишена двинулся за уходящими побратимами, споткнувшись о мертвого чужака.

На гарде торчащего из груди кинжала темнели драгоценные камни и Вишена задержался. Нагнулся, вытащил кинжал из раны и вздрогнул.

Пальцы ощутили холод пары знакомых рубинов.

Спутники споро шагали прочь от реки, минуя лагерь пришельцев. Утлый челнок не выдержал бы пятерых, поэтому уходить решили пехом.

Вишена полез в суму, нашел сверток из волчьей шкуры, развернул, и долго разглядывал два одинаковых длинных клинка — тот, что принес с собой, и тот, что подобрал здесь.

— Вишена! Догоняй!

Он завернул оба кинжала разом, сунул их в сумку и поспешил за товарищами.

Они шли старым бором по гладкой, истоптанной зверьем, тропе. Что вело их в ночной темноте, что помогало преодолевать препятствия никто толком не понимал, но все пятеро упрямо и уверенно шагали на юг, к устью Шогды.

— Почему вы оставили хутор? — не оборачиваясь спросил чародей.

Омут долго собирался с духом, прежде чем ответить.

— Нечисть довела. Из избы стало не выйти — то камни летят, то палки. На тропах ям понарывали, ноги переломаешь. Скотину почти всю извели. Ночью мы и спать-то боялись: завывают, ровно совы. Собрались, кто уцелел, да и в Паги ушли, к Заворичу.

— А Боромирову весточку получил? — спросил Славута.

Омут покачал головой, скорее для себя, чем для дреговича, шедшего позади.

— Нет. Как все в Паги подались, я решил в Андогу пойти, зачем — и сам не знаю. Не дошел, снова нечисть попутала. Блудил дня три, хотя Рыдоги сотни раз прошагал-промерил и никогда с пути доселе не сбивался. В болоте крепко завяз, а вышел прямехонько к Леже. А там эти, в шапках. Налетели с запада, почти всех перебили, мало кто в лесу схоронился. После, — Омут качнул головой, — на Яра наткнулся. С тех пор вместе и бродим. А намедни он пришлым попался у реки. Думал — не отобью…

Омут улыбнулся — отбили!

— К Боромиру в твоей личине упырь какой-то явился, — мрачно изрек Тарус, — пару дней покрутился меж всех, а потом на ярмарочный столб влез — и башкой о полено. Мы решили — все, конец Омуту. Да на счастье еще раз взглянуть на мертвеца додумались. Глядь, а он личину-то и сбросил. Ох мы и побегали…

Тарус смолк, некоторое время слышался лишь тихий шорох осторожных шагов.

— До сих пор не пойму, к чему все это? Упырь ведь за два дня никого и пальцем не тронул, ни единую душу. Нож еще этот странный с рубинами…

Вишена напрягся. Очень захотелось проверить сверток, но он сдержался. Решил — позже.

К утру они ушли достаточно далеко от места стычки с чужаками. Перед самым рассветом, в густом вязком тумане, разнесся совсем рядом стук множества копыт — может, это проскакали те самые люди. Звуки затихли на северо-западе; больше их никто не тревожил.

После бессонной ночи решили отдохнуть, и когда пригрело вставшее солнце устроились в светлом березняке. Яр натаскал кучу веток и сразу же уснул, Славута и Вишена последовали его примеру, Тарус же с Омутом некоторое время посидели на замшелой колодине.

Перед сном Вишена заглянул в сумку. Как он и ожидал, вместо пары длинных кинжалов там нашелся тонкий короткий меч; на его гарде каплями крови застыли крупные чистые рубины. Меч был ровно вчетверо больше первого из ножей.

Над головой в чистоте березовых стволов и нежной зелени веток дружно пели-щебетали голосистые лесные птахи, Вишена, поддавшись сладкой дремотной силе, провалился в крепкий молодой сон, гадая, что за судьба уготована чужому рубиновому мечу.

7. Рубиновый клад

Проснулся Вишена после полудня. Донимали глазастые слепни; жужжа они носились около людей и немилосердно грызли спящих — Яра и Омута. Тарус сидел на корточках, протянув руки к едва тлеющему костру и устремив неподвижный взгляд в землю перед собой. «Когда же он спит?» — недоуменно подумал Вишена. Он вдруг сообразил: знает чародей уже много лет, но не может вспомнить его спящим.

Славуты нигде не было.

Вишена встал, с хрустом потянулся, потряс головой, отгоняя остатки сна. Тарус даже не пошевелился, лишь скосил немного глаза.

«Меч!» — вспомнил Вишена и потянулся к суме. Сверток лежал на месте. Волчья шкура пока еще скрывала меч целиком, от острия до рукоятки. А вырасти он еще на кинжал-другой, и все, больше не завернешь. Да и в суму, пожалуй, тогда не влезет.

Вишена присел у костра и молча положил меч перед чародеем. Отсветы пламени заплясали на гранях рубинов, и заискрились они, заиграли, зажили, впитывая неяркий рассеянный свет; и съежился вдруг Вишена, ощутив на себе чей-то чуждый тяжелый взгляд, что камнем свалился на все его естество; вздрогнул Тарус-чародей, отдернув руки от костра; зажглись зелеными светляками изумруды на мече Вишены, и был их свет на этот раз приглушенный, неяркий, словно заволокло взор призрачной тусклой дымкой.